Только небо, только ветер, только радость впереди…

[Вектор]

Кто-то, вероятно, читал этот рассказ на других площадках.
Это не плагиат, я автор этого произведения.

"Только небо, только ветер, только радость впереди…"

Именно с таким настроением я сидела в терминале местных авиалиний во Внуково, ожидая мой рейс в Симферополь. Рядом с креслом стояли мой чемодан и походный рюкзак. Почти три недели гор, моря, солнца, лесов и длинных прогулок. «Уууййй» - мысленно завопила я про себя, поскольку орать на весь огромный зал, заполненный снующими во всех направлениях людьми, может и соответствовало настрою, но вряд ли было бы уместно. Я крикну потом, когда заберусь на Орёл. Вот там, над Новым Светом, я раскину руки и…

Сидевшие напротив меня муж с женой встали, собираясь уходить. Рядом, заметив это, уже стояли женщина с дочерью, собираясь занять освобождающиеся кресла. Я рассматривала усаживающихся напротив меня девочку и, очевидно, её маму, привычным для себя образом уделяя больше времени изучению ребёнка. Девочке на вид лет 9-10, стройная, милая округлая мордашка, длинные волнистые каштановые волосы, почти до попы, собранные сзади заколкой в милый хвостик. На девочке по-летнему лёгкая белая футболка, и недлинная красная в белый горошек юбочка с бантом сбоку. На босых ножках плетёные сандалии. Дети бывают подвижные, неуклюжие, грациозные, очень разные, но эта девчуля очаровала меня своей невероятной пластикой, которая была видна буквально в каждом, даже мелком, движении. Сейчас она стояла, опершись одной ручкой на большой чемодан, пока мама что-то искала ей в во втором, поменьше. Стоя так, она совершенно естественным образом немного выгнула спинку, так что попа несколько оттопырилась назад и вверх, а животик прогнулся вниз. Очаровательная поза. Наконец, мама достала дочери книгу, та уселась в кресло, раскрыла её и углубилась в чтение. Она сидела прямо напротив меня, ножки её были слегка раздвинуты в стороны, отчего юбочка её немного поднялась вверх, и мне хорошо было видны розового цвета трусики. Я перевела взгляд чуть выше и правее, осмотрела зал, но вскоре всё равно глаза сами собой вернулись к разглядыванию небольшого пространства, почти скрытого юбкой девочки. У меня за ушами и по шее под волосами поползли сладкие мурашки. Так бывало всякий раз, когда я наслаждалась разглядыванием и изучением полуобнажённых и обнажённых деток.

Да, мои дорогие читатели, да. Я – та самая. Таких, как я, называют словом, которое мне не нравится, и которое я почти никогда не использую. И которое значит буквально «любовь к детям». Эта самая любовь началась у меня очень давно, и, надеюсь, будет со мной всегда. Эта любовь владеет и управляет мной с детского садика, эта любовь приносила и приносит мне радость, и, надеюсь, не только мне. Эта любовь позволяет мне видеть очарование и сексуальность и в девочке, сидящей сейчас напротив меня, и в моей грудной сестричке, и во всех детях любого пола и возраста… Ой, что-то сильно патетически получилось. Настрой такой, чудесный день, и девочка напротив как подарок. А ведь начиналось всё тоже с приятного. С моей подружайки в садике, Соньки. Сонюшки. Нет, не так. Началось всё с меня. В те времена, когда я ходила в садик, только перешла в старшую группу, я была… Да, тогда мама назвала меня полненькой, но на самом деле я была пышечкой. Меня даже дразнили тогда часто. В садике у меня не было никого, с кем мне постоянно хотелось бы играть, общаться, до тех пор пока… у нас в спальне не переставили кровати. Да, для меня тогда это могло вполне быть причиной. Один раз мы пришли всей группой, уже раздетые, на тихий час, и все увидели, что кроваток у нас в спальне стало больше, а расстояния между ними уменьшились. К моей кроватке, которая стояла почти что дальнем от двери углу, теперь можно было подойти только с одной стороны. С другой стороны, почти вплотную к моей, стояла другая кроватка. Расстояние между кроватками было пять-десять сантиметров. В этот раз никто ко второй кроватке не подошёл, и никто в ней не спал. И так было ещё у нескольких мальчиков и девочек. Если раньше расстояние у нас между кроватками было большое, около метра, то сейчас они стояли словно бы по две.
Вечером за ужином я рассказала маме с папой про это удивительное с моей точки зрения событие.

- А, я знаю, в чём дело, - сказала мама. Недалеко от нас один садик закрывают на ремонт, а детей оттуда решили распределить по нескольким соседним садикам. Через пару дней к вам придут новые детки в группу, будет веселее вам.
И действительно, скоро у нас у всех, с кем рядом появились новые кроватки, появились соседи. В соседней кроватке, если был мальчик – то должен был рядом спать мальчик, так что у меня появилась соседка. Очаровательная, худенькая маленькая девочка Соня, кареглазая, со светлыми, льняными волосами. Мы с ней сразу как-то были симпатичны друг другу, нам было просто найти общий язык. Я водила её по садику, показывала, где у нас что, где какие игрушки, где можно взять какие книжки, где туалет, где кушаем, где с нами занимаются воспитатели. Утро прошло в знакомстве с садиком и другими детьми, потом был обед, а после обеда мы отправились в большой игровой зал. Там меня снова стал дразнить этот ужасный Серёжа из соседнего с нами дома. Соня, хотя была меньше его, подбежала к нему, и сказала, что он мерзкий, что ей мама сказала, что дразниться плохо, особенно из-за того, как человек выглядит. С тех пор началась наша самая-самая лучшая в жизни дружба, которая у меня когда-либо была.
Когда пришло время тихого часа, мы все пошли в туалет и раздеваться. Кто-то из детей спал в трусиках, кто-то одевал маечку или пижамку, мы с Соней были в трусиках. Войдя первый раз в спальню, Соня в восхищении сказала:
- Как у вас красиво тут!

И действительно, оформлена спальня у нас была чудесно. Я до сих пор помню эти рисунки на стенах, на которые каждый день смотрела перед сном. Животные из мультиков, сказок, сценки, как будто бы из детских снов… Напротив моей кроватки была нарисована колыбелька, в которой, обнимая куклу, сладко спала девочка, накрытая красивым одеялом, а рядом с колыбелькой сидел котёнок.
Мы улеглись, накрывшись очень объёмными, но лёгкими одеялами. Соня, просунув свою руку под край моего одеяла, нашла мою руку, погладила её и прошептала:
- Не обижайся, что это дурак говорит. Просто не слушай и всё.
- Спасибо, - прошептала я в ответ, тоже погладила ей ручку, и перевернулась на живот.
У меня всегда, сколько себя помню, была привычка засыпать с рукой под животом. Я подкладывала растопыренную ладошку под живот, или под лобочек, ладошка приятно грела, а я немного двигала попой и так засыпала. Если лежала на боку, то ручку клала между ножек на писю, и тоже так засыпала. Так было и в этот раз…
Вечером за нами пришли наши мамы, почти одновременно. Оказалось, что мы живём совсем недалеко друг от друга, всего через два больших дома.

С тех пор, как к нам в группу пришла Сонюшка, у меня больше никогда не было такого, что утром я не хочу идти в садик. Даже мама это заметила через некоторое время, что прекратились мои истерики, какие я иногда устраивала, чтобы не ходить туда, где меня будут называть жирной дурой.
С Сонюшкой нам было хорошо всё. Играть, делиться секретами, игрушками, книжками, дарить друг другу небольшие подарки. Соня была большая выдумщица на игры, с просто неисчерпаемой фантазией. Зато я лучше читала. Во что мы будем играть, вдвоём, или с другими детьми, всегда придумывала она. А ей нравилось, когда я ей читала вслух. Когда нам хотелось читать, мы устраивались где-то в уголке, подальше от шума, и я читала ей разные детские книжки. «Коралловый город или приключения Смешинки» мы читали вместе, частями, целых три недели. Эту книгу я сама читала в первый раз, и все эти три недели мы каждый раз обсуждали то, что я прочитала, и наперебой гадали, что же будет дальше…

Особенно приятно было играть с Соней в куклы или в дочки-матери. Она так натурально изображала или маму, или дочку, так входила в роль, что увлекала и меня, мы забывали про время, и с неохотой отвлекались на разные общие с группой занятия. А ещё Соня очень приятно пахла. Я не знаю, что это было, тогда я не задумывалась, причина ли в том, чем мама Сонюшки стирает бельё, или это так пахли мамины духи, и поэтому и Сонина одежда тоже так пахла, но это действительно добавляло ей ещё больше привлекательности для меня. Однажды я даже взяла без спроса её носовой платок, и несколько дней дома наслаждалась этим ароматом, а потом положила его украдкой в карман её куртки.
Время сна было тоже теперь более приятным. Кроватки, как я уже упоминала, у нас стояли близко, одеяла наши соприкасались, и никто не видел, что мы перед сном часто держим друг дружку за руки под ними. Однажды, когда мы в очередной раз играли в дочки-матери, Соня сказала, что мама её научила красиво заплетать косички, и сейчас она будет заплетать их мне как своей доче. У меня тогда были густые пышные и длинные волосы, совсем как у девочки, сидящей сейчас напротив меня (если кто-то из моих дорогих читателей забыл, я сейчас сижу в зале аэропорта и посматриваю на красивую девочку, сидящую в кресле напротив). Я села на один из небольших стульчиков, которые стояли у нас в игровой, Соня встала за моей спиной… Я до сих пор помню ТО моё ощущение. Мама мне тоже заплетала косички иногда, но Соня… Её пальчики перебирали мои кудри, едва касались шеи, плеч, головы. Её теплый и мягкий животик прижимался к моей спине. Это было так нежно, что я сидела не шевелясь. От шеи вниз, по груди к животу катились сладкие мурашки. Это похоже, как, я не знаю, если вас кто-то едва касаясь, медленно гладит по руке. Туда, обратно, опять туда… Еле-еле касаясь… И вам хорошо, невыразимо сладко… Когда Соня закончила, я даже сначала не могла встать и посмотреть на плоды её трудов. А потом всё повторилось снова, только теперь Соня уже расплетала эти косички. На тихом часе я из благодарности долго гладила Соне руку, пока не заснула.

Через несколько дней, незадолго до тихого часа, мы играли в зале, и я нечаянно наступила на игрушку одного из мальчиков. Выдёргивая её из-под моей ноги, он меня толкнул, и я, не удержав равновесия, упала назад, и попой попала на то ли кубик, то ли на машинку. Больно было так, что я разревелась, и хлюпала носом и вытирала слёзы даже тогда, когда мы уже ложились. Подержавшись, как обычно, за руки, я выпустила руку Сони из своей и повернулась на живот. И тут же на мою ягодичку, ту, которую я ушибла, осторожно легла горячая Сонина лапка. Сначала она просто её держала у меня на попе, а потом начала осторожно поглаживать. Боль прошла, было приятно, даже не знаю, от чего больше, от нежной Сониной ручки, или от её заботы обо мне. И тут мне в голову пришла мысль, мои руки почти автоматически опустились вниз, и я спустила с попы трусики, туда, на ноги, так далеко, как могла их сдвинуть. Боже, как же это было приятно тогда, ощущать попой её нежную ручку. А она гладила сначала одну ягодичку, потом вторую, потом выше, талию и спинку, потом опять ниже. Через несколько минут она устала, я протянула свою руку под её одеяло, взяла её ладошку в свою, прошептала «спасибо», и вскоре мы уснули.

На следующий день я, когда мы играли с Соней в очередную игру, украдкой сказала ей:
- Когда мы баиньки ляжем, ты трусики сними, я тебя тоже так поглажу, как ты меня вчера.
- Хорошо, - сказала Соня. А тебе понравилось?
- Очень-очень. А почему ты так сделала?
- Ну, мне тебя жалко было вчера, что ты ударилась. А ещё меня мама так иногда гладит, когда массаж делает. Тоже очень приятно. Вот и мне захотелось самой попробовать.
Когда наступило время тихого часа, мы все улеглись, и нянечка проверила, что всё хорошо, и все на месте, Соня уже лежала без трусиков, которые она под одеялом сняла не как я, наполовину, а совсем. Я осторожно просунула руку под нашими одеялами, и тоже сначала просто положила руку на ту ягодичку, которая была ко мне ближе. Вчера я ощущала нежное тепло Сониной ручки, а сейчас я ощутила своей ручкой тепло и нежность её попы. И удивительную гладкость её кожи. Я осторожно начала гладить Сонины ягодички, как она мне вчера. Сначала Соня лежала с прижатыми друг к дружке ногами, но затем развела их в стороны, чего я вчера не могла сделать из-за трусиков. Теперь я могла опустить по ягодичке руку вниз, что я и сделала. Там было намного горячее, чем от ягодички. Я концами пальчиков коснулась чего-то пухлого. «Пися», догадалась я…
Я погладила Соне ножки, попу, спинку, и затем моя рука тоже устала, и я просто положила её на Сонину попу, и так и лежала отдыхая. Соня аккуратно, чтобы было не видно, что мы делаем, несколько раз благодарно коснулась моей руки своей ручкой.

На следующий день перед тихим часом мы договорилось, что сразу как ляжем, снимем трусики обе, чтобы они не мешали, и что первой Соню буду гладить я. И что мы ляжем так, чтобы быть поближе друг к другу. Как только все улеглись, нянечка, пришедшая, как обычно, посмотреть, все ли на месте, ушла, я всё-так же осторожно просунула руку под нашими одеялами, и положила её на попу Сони. Ой, это не попа! Из-за наших пышных одеял мне было не видно Сонькиного лица, но я сразу поняла, что она специально легла не на животик, а на спинку, и подставила мне пузик. «Хорошо, пузик так пузик», подумала я. Пузик был упругим и гладким. И тёплым. Наигравшись с ним, я подняла ручку чуть выше и осторожно коснулась Сониной груди. По её дыханию я поняла, что такая ласка ей понравилась, и стала гладить ещё. Удивительно было касаться её крохотных сосочков, как две бусинки… Потом я положила уставшую руку обратно на животик, и отдыхала так несколько минут. Затем по животику, по его краю, я спустилась до правой ножки, и по тому, как ножка лежала, я поняла, что они, ножки, у Сони раскинуты в разные стороны. Погладив ножку, я вытянула немного руку, и моя ладошка легла прямо на выпуклость внизу живота. Ладошкой я ощутила, как Соня немного дернулась попой навстречу моей руке. Опустив руку немного ниже, я ощутила под пальчиками две выпуклости, а между ними узкую канавку. Я, конечно же, знала, как выглядит моя пися, и поэтому мои руки уже знали, что они ощущают. Погладив пальчиками сначала одну выпуклость, потом другую, я провела одним пальчиком по канавке сначала вверх, туда, где выпуклости соединялись, и был небольшой горячий бугорок, а потом обратно, к попе. Я уже так делала себе, и знала, что ближе к попе будет дырочка, куда всегда немного попадает пальчик. Дыхание у Сони стало неровным, животик теперь немного подёргивался. И вот мой пальчик немного попал в дырочку Сониной писи. Совсем чуть-чуть. Там было горячо и влажно. Затем я опустила пальчики ещё ниже и погладила ими ниже писи. Ещё ниже, и один из пальчиков коснулся второй дырочки, где попа, и она сразу дёрнулась, как бы пытаясь поймать мой пальчик. Я его отдёрнула. Потом я немного погладила ту часть попы, которая недалеко от писи, и у меня заболела рука. Я вытащила её из-под Сониного одеяла.

Сразу за моей рукой под моё одеяло нырнула ручка Сони, и вот она уже лежит, горячая, на моём выпуклом животе. Ой, как приятно! Она может просто лежать, её ручка - и всё равно будет очень приятно. Но Соня уже гладит животик… Как было хорошо, боже. Нежно, горячо и приятно. От Сониных поглаживаний что-то стало происходить в писе. Она стала казаться больше, в ней что-то сжималось и разжималось, было сладко внизу животика.
Соня решила сделать как я, её ручка уже гладила мои более округлые от полноты, чем у неё, грудки. С ними что-то тоже начало происходить. Они как - будто стали горячее и больше.
У Сони рука так быстро не устала, как у меня, поэтому, я, вся ещё захваченная ощущениями от поглаживания грудок, внезапно ощутила нежное тепло Сониной ручки уже прямо на своей писе. Оооохх! Если ты, дорогой читатель, не женщина, мне будет очень сложно объяснить, что я тогда ощутила. Да и взрослым женщинам вряд ли объяснишь, что ощущает девочка от таких прикосновений. К слову, природа и полнота наградила меня на тот момент невообразимо пухлой писей. Её левая и правая части (губки, но тогда я ещё не знала, что губки называются губками) были настолько большие, что образовывали в местах перехода промежности в ножки две большие складки, а сами губки, если плотно сжать ножки, образовывали сильно выпуклый, вытянутый в сторону живота и ножек, холмик. Будучи уже взрослой женщиной и посещая сайты в тёмной части интернета, я, среди множества фото обнажённых малышей и малышек вдруг увидела несколько фото девочки, годика примерно два – три, с писей как у меня. Они до сих пор у меня хранятся, пятнадцать фото, на трёх последних из которых эта пися и складочки – всё залито перламутрово-белой спермой. Тогда я в первый раз крепко пожалела, что я не мужчина…
И вот Сонины пальчики начинают гладить моё пышное сокровище, которое мама всегда наказывала прятать от всех в трусиках. Я в полузабытьи, не понимая, что делаю, развожу ножки в сторону, втягиваю животик, чтобы пися была ближе к ручке Сони, ближе, ближе…
Вверху писи у меня что-то начинает наливаться и набухать. Соня водит пальчиками туда-сюда, гладит ладошкой… Через несколько минут Соня устаёт, убирает ручку и волшебство заканчивается. Я лежу расслабленная, в сонной нежной полудрёме… Засыпаем.
На следующий день на прогулке около садика мы с Соней зашли в самый дальний игрушечный домик, которых у нас по территории было несколько штук, и там, пока никто не увидел, я чмокнула Соню в щёчку.
- Это было так хорошо вчера, а тебе? - спросила я у порозовевшей от удовольствия Сони.
- Да, мне так приятно ещё никто не делал, - ответила она. У тебя такая большая пися, разве такая может быть у девочек?
- Не знаю, у меня такая вот, - ответила я. Маме сложно меня мыть, говорит, чтобы я в ванне когда стою, шире ножки расставляла. А тебе когда было приятнее? Когда животик или когда писю, - спросила я у Сони.
- Писю когда, сверху, ближе к животику, - ответила она. А ещё мне очень понравилась твоя грудь. Она больше, чем у меня, и такая мягкая. У меня вот тут вот даже кости можно ладошкой нащупать, а у тебя больше похожа, как у мамы.
- И мне тоже там было больше приятно. Я думала, что у меня там какой-то холмик растёт, и горячо было внутри очень.
- И у меня так же. Будем так ещё?
- Конечно, будем. Только давай теперь всегда когда ложиться будем, трусики снимать? А перед тем, как вставать, незаметно надевать. Всё равно никто не увидит, что мы там делаем, - сказала Соня.
- Хорошо, только ты не сопи так громко, а то мне показалось, что мальчик сзади тебя всё время на нас смотрел, этот, Витя. Надо, чтобы он заснул или в другую сторону пусть смотрит, ответила я.
Тут воспитательница позвала всех обратно в садик, Соня тоже поцеловала меня в щёчку, и мы вышли из домика. Вот такое вот у меня было первое в жизни свидание.

[Raisonneur]

Читал на других площадках.

[Вектор]

Читал на других площадках.

Теперь будет и здесь.

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

Обычно дети в садике меньше всего любят тихий час и. Я тоже до знакомства с Сонюшкой его не очень любила. Но теперь всё изменилось. Мы постепенно привыкали каждый день ласкать и нежить друг дружку. Раз за разом мы всё больше понимали, кому где и как больше нравится когда гладят, где надо погладить ладошкой, где пальчиками, где просто коснуться. Я, конечно, рассказывала маме про Сонюшку. Не про наши ласки, а так, в общем. Уже тогда я понимала, что есть что-то между мной и этой девочкой, о чём никто-никто не должен знать. Однажды я спросила, можно ли мне при встрече и прощании целовать Соню в щёчку. Мама разрешила, но сказала, что лучше, если это делать украдкой. Постепенно у нас поцелуи украдкой в щёчку превратились в поцелуи украдкой в губы. Также постепенно у нас появился свой язык прикосновений, с помощью которых у нас получалось незаметно передавать друг другу свои нежности. Например, если я сидела, а Сонюшка собиралась принести какую-то игрушку, я могла незаметно ласково подтолкнуть её ручкой под попу, как обычно мамы делают малышам. На тихом часе у нас стали обязательными поцелуи до ласк, и после, перед сном. Сейчас я понимаю, что наша взаимная зависимость от нежности друг друга с каждым днём росла и крепла. Мы спали рядом. Но не вместе. Я тогда ещё не понимала, что хотела именно вместе, но я хотела быть ближе. Как-то раз, когда совпало так, что на нас были белые одинаковые трусики, я попросила Соню поменяться ими, ради шутки, и на тихом часе она под одеялом передала мне свои, а я ей свои. Они тоже пахли её особенным чудесным ароматом. Я прижала их к груди, так, что кончик их был у моих губ и носа, целовала их, воображая, что это Сонюшка…
Через месяц-два после начала наших ласк на тихом часе, или, может, даже больше, дома я попросила маму меня искупать. Я уже умела сама, но довольно часто мама, считая это своей приятной обязанностью, помогала мне. В процессе натирания меня мочалкой я попросила рассказать мне про мою писю.

- Вот это, - сказала мама, касаясь двумя пальчиками, справа и слева, - твои губки.
- Губки? - засмеялась я.
- Да, Алёнка, губки. Они у взрослых женщин похожи больше на губки, поэтому так назвали. Вот примерно тут, - сказала она, касаясь пальцем чуть ниже того места вверху, где соединялись известные мне теперь губки, - открывается дырочка, через которую ты писаешь.
- А вот это зачем? - спросила я, показывая на отверстие ниже.
- Это называется вход во влагалище, - сказала мама. Отсюда появляются детки, когда женщины рожают.
- Отсюююда? – протянула я. Не из животика? И показала себе на пупочек.
- Из животика, но вот отсюда, - снова показала мама.
- А туда они как попадают, в животик? – спросила я.
- Давай я тебе потом расскажу? Сейчас надо мыться и баиньки.

Затем мама домылила меня, ополоснула, вытерла горячим полотенчиком, взяла на руки и отнесла в кровать в мою комнату. Я лежала, думала про всё услышанное, как я завтра расскажу про это Сонюшке. Уже было начала засыпать, но, видимо, слишком много тыквенного сока выпила за ужином, и теперь надо было вставать и идти писать. Встав, я пошлёпала в туалет, но, почти дойдя до него, столкнулась с мамой, выходящей из ванны. Мама ойкнула. Похоже было, что она не ожидала меня увидеть в эту минуту.
Я никогда раньше её такой не видела. На ней были белые тонкие чулки с оборочками сверху в виде маленьких красных бантиков, чуть выше колена, белые, почти прозрачные ажурные трусики, под которыми я не заметила обычных для мамы волосиков, розовую полупрозрачную кружевную накидку и такой же лифчик.
- Какая ты нарядная, мамочка, - сказала я. А можно мне тоже так?
- Спасибо, Алёнчик, - явно смущаясь, сказала мама. Ты иди писай и ложись, а про наряды мы завтра поговорим.
Я зашла в туалет, а мама тем временем прошла в их с папой спальню. Я сидела и писала, и думала, что мама такая не просто так. И что я очень хочу знать, что происходит в спальне. Надо как-то остаться тут, в коридоре, и обязательно послушать. Пописав, я вышла, выключила везде свет, и как можно медленней пошла к своей комнате. Проходя мимо спальни, я заметила, что дверь в неё немного приоткрыта. Я дошла до своей двери, открыла её, и закрыла, не заходя в комнату. Затем тихо-тихо, на цыпочках ступая по ковру, которым был застелен коридор, подошла к двери спальни мамы и папы.
- Алёнка в первый раз меня увидела в этом, - тихо сказала мама.
- Она нас не услышит? – спросил папа.
- Нет, я видела, как она обратно проходила, и дверь в её комнату закрылась. Надеюсь, что уже засыпает, - опять так же еле слышно сказала мама.

Я осторожно, сдерживая дыхание, заглянула в щель, оставленную неплотно закрытой дверью. В спальне родителей был включён ночник, висевший над кроватью. Кровать стояла к двери боком, я могла видеть только примерно половину её, изголовье было уже недоступно моему взгляду. Папа сидел на краю кровати, в одних трусиках. Мама стояла перед ним, свет от ночной лампы напротив позволял мне все рассмотреть. Папа сейчас обнимал маму за попу, гладил её и целовал ей животик. Потом папа взял мамину ножку в белом чулочке, приподнял её и поставил на кровать рядом с собой. Мама выпятила животик в сторону папы, я увидела, как её пися, плотно обтянутая тоненькими, трусиками, приблизилась к папиному лицу, и он стал жадно целовать этот беленький треугольничек скрытой под трусиками писи. Мама покачивалась навстречу губам папы, я слышала её прерывистое дыхание. «Оооохх, оооххх»… Я чувствовала, что сейчас смотрю на что-то очень тайное и стыдное, что мне нельзя тут быть сейчас, что это как если бы на тихом часе нянечка вдруг подошла к нашим кроваткам, откинула одеяла, и все увидели бы Сонюшкину ручку у меня на писе. Но я не могла сдвинуться с места. Это была тайна, мне надо было её разгадать, это нужно было для нас с Сонюшкой, я ощущала, что сейчас узнаю что-то, что от меня долго было скрыто… В этот момент папа перестал целовать маме писю через трусики. Он немного отстранился, и я увидела, как на трусиках мамы быстро растёт мокрое пятно. Вот уже образовалась на трусиках капля, вот она растёт, увеличивается… В этот момент папа сел на пол, между маминых ног, одна из которых по- прежнему стояла на кровати. Капля на маминых трусиках всё росла, вытягивалась, папа снизу смотрел, как она удлинняется. И вот она тягуче оторвалась, примерно половина капельки осталась висеть, а папа поймал часть упавшей капельки губами. Затем он снова сел на кровать, сдвинул трусики мамы в сторону, и стал часто-часто целовать открытые теперь губки. Я зажала свой ротик ручкой, и стала пятиться от приоткрытой двери в сторону своей комнаты. Сердце стучало так, что в ушах стоял звон. Я как можно тише медленно повернула ручку своей двери, проскользнула в комнату, медленно закрыла дверь, и вернула ручку в прежнее положение. Пока я это делала, совсем забыла, что надо дышать. Грудь уже давило, и я с хрипом выдохнула. Наощупь дошла до своей кроватки и повалилась на неё. Голова кружилась, в ушах отдавались удары сердца.

Папа только что целовал губки мамы. Писины губки. Значит, писины губки можно целовать. Тогда я… Да, тогда Сонюшкины губки тоже можно. Да, можно же? И мои можно? Ой, правда ведь можно. Ой… Я представила Сонины губы, тянущиеся к моей писе, что-то очень сладкое должно было случиться потом… Ещё часа два я лежала без сна, думая, как я расскажу Соне про то, что сейчас увидела.
Утром я проснулась сама, без мамы. Мне жутко хотелось выскочить из дома и бежать в садик. Но впереди был ещё нудное приведение себя в порядок, расчёсывание, зубы, завтрак… Когда мы шли в садик, я то шла, то бежала впереди мамы, так, что в конце -концов ей пришлось взять меня за руку.
В садике, как назло, Сони ещё не было. Детей приводили, одну, вторую, третьего, а Сони всё нет и нет. Я готова была расплакаться от обиды. Не дождавшись, я поднялась на второй этаж, прошла в туалет, который был пуст в это время, села на унитаз в самом дальнем углу и разрыдалась. Было очень горько, слёзы лились ручьём, я не могла их сдержать, икала. Захотелось писать. Я спустила на колени колготки, трусики, и всхлипывая, всё никак не могла настроиться, чтобы начать. Тихо открылась дверь в туалет. Кто-то зашёл. Я не поднимала глаз, залитых слезами. Шаги. Кто-то подошёл прямо ко мне. Неподвижный до того воздух пришёл в движение, я ощутила знакомый сладкий аромат. Я вскочила как была, не пописав, с колготками и трусиками почти на коленях, и обняла ту, из-за которой только что плакала. Сонюшка тоже обняла меня, потом наклонилась, подтянула мне обратно сначала трусики, потом колготки, достала из кармашка свой неизменный платочек, вытерла моё мокрое лицо, поцеловала в щёчку и спросила:
- Пописала?
- Нет, уже не хочется, - сказала я.
- А чего плачешь?
- Я тебя ждала-ждала, ждала-ждала…А тебя нет и нет.
- Мы поздно ночью от бабушки приехали, уже утром, поэтому мама опоздала, я никак не хотела просыпаться, прости меня, - тихо сказала Сонюшка.

Вместо ответа я опять обняла её, и прошептала:
- Я вчера такое видела, такое…
- Пойдём в игровую, - сказала Соня. А то нас искать будут.
После занятий в группе до обеда было ещё время. Я попросила у воспитательницы свою книжку, которую мы читали с Соней, и которую я оставляла у неё, чтобы другие дети её не порвали, и мы, как обычно, сели подальше от общей кучи-малы. Открыв книжку, я читать не стала, а, убедившись, что нас никто не услышит в общем шуме, сказала:
- Я вчера подсмотрела, как папа маму целовал.
- Мои папа с мамой часто целуются, - сказала Соня.
- Нет, не так целовал. Папа ей, он, в общем он ей целовал писю.
- Писю? – недоверчиво переспросила Соня.
- Да. Ну, вот тут, вот это место, - я украдкой коснулась одной из Сониных губок. Это называется губки.
- Фу, - вдруг сказала Соня.
- Что «фу»? – не поняла я.
- Ну она же писаная, пахнет писой, мне не нравится, когда у меня пахнет, - сказала Соня.
- Писой? – задумалась я. Нет, мама была в ванной, потом пошла к папе. Я думаю, она писю мыла. И когда папа целовал, я видела, что маме очень приятно. Никогда её такой не видела. Она вздыхала и стонала, и говорила папе, чтобы он ещё целовал.
- А потом что было? – спросила Соня.

- Не знаю, я ушла. Я потом лежала и думала. И придумала.
Я покраснела, а потом, посмотрев по сторонам, на одном дыхании сказала:
- Я тоже хочу поцеловать твою писю, Сонюшка.
- Ой, не знаю… Я боюсь, - тоже понижая голос и краснея, ответила она.
- Ну, мы же друг дружку писи гладим, да? Ручками же. Целовать тоже можно, папа целует же.
- А… как? – спросила Соня.
- Смотри, - воодушевляясь, сказала я. Мы в туалете перед тихим часом вытрем себе писи, украдкой. Полотенчик намочим, кончик, и вытрем им. Потом как обычно под одеялом снимем трусики. Потом, когда все успокоятся, я тихонько переползу к тебе под одеялко. Подожди минутку.
Я встала, подошла к шкафу, где у нас лежали всевозможные игрушки, достала оттуда две куклы, и вернулась к Соне. Поставив книжку, чтобы спрятать кукол за ней, я их положила рядом, как мы обычно лежали, и показала, как это будет происходить.
- Ты вот эту ножку вот так поставишь, - показала я ей согнутую в колене свою ногу. Тогда у меня под одеялком будет местечко вот тут, я калачиком свернусь, и никто не заметит.
- Тебе же там будет жарко, и дышать нечем, - с сомнением сказала Соня.
- Нет, ты мне вот так вот с этой стороны своё одеялко положишь, чтобы вот эта щёлка между нашими кроватками под ним была, и мне хорошо будет.
- Хорошо, - наконец сдалась Соня. Только давай завтра, сегодня я боюсь ещё.
Я взяла с пола открытую книжку, как будто бы стала что-то в ней показывать Сонюше ( на самом же деле спрятав нас за ней ) и поцеловала её в полуоткрытые губки.
- Ты очень хорошая, Сонюшка, мне с тобой хорошо вместе - прошептала я ей.
- Мне тоже очень-очень, - краснея, прошептала она мне на ушко. От её нежного шёпота, который щекотал ушко и шею, мне стало опять так приятно, как было тогда, когда Сонюшка заплетала мне косички.
Я, теперь уже по-настоящему, открыла книжку, и до обеда мы с Соней были поглощены чтением. Потом был обед, где мы, продолжая нашу вчерашнюю игру в дочки-сыночки, кормили друг дружку с ложечки, и, если запачкались, вытирали мордашки салфетками.

Затем были занятия в группе, затем мы опять играли, а затем, наконец-то наступил тихий час. Как обычно, мы гурьбой, вместе с другими мальчиками и девочками вошли в спальню, Сонюшка шла впереди меня. Её попа, спрятанная сейчас в трусики, приковывала мой взгляд к себе, я не могла смотреть по сторонам. Кстати, я никогда и не видела Сонину попу, и вообще никогда не видела её без трусиков. Без них мы были только под одеялом, а в туалете мы боялись показать друг другу, думали, что нас заметят. Хотя мы несколько раз говорили с Соней про это, как кто как выглядит под трусиками.
Забравшись в кроватки, мы привычно сняли трусики. Мы научились это делать быстро и одним движением, со стороны казалось, что мы не двигаемся – а трусики уже сняты. В этот раз я специально смотрела, куда именно под подушкой Соня уберёт свои трусики. Затем, поправляя и взбивая подушки, мы украдкой поцеловались, а затем, уже улёгшись, Сонюшкина ладошка, как обычно, нашла мою, уже ждущую ей ручку. Пока другие дети укладывались и ворочались, устраиваясь поудобнее, мы поочерёдно гладили друг дружке ручку. Потом Сонюшка повернулась от меня на бочок, одновременно подвинувшись ближе к моему краю кроватки, так, что её попа оказалась почти там, где раньше соприкасались наши руки. Я, поворачиваясь так же, как и Соня, украдкой, пока она так же словно бы невзначай поправляла одеяло около попы, чтобы никто не видел, как я её глажу, вытащила её трусики из-под подушки. В этот раз они у неё были розовые, с маленьким бантиком с той стороны, где пузик. Я положила трусики на подушку, и через секунду ощутила их щёчкой, тая от Сониного лёгкого и такого сладкого аромата. Моя рука под нашими одеялами скользнула к Сонюшкиной попе, которая привычно выгнулась навстречу моей ласке…

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

Вечером, дома, я попросила маму одеть меня во что-то очень красивое завтра. Мама подумала, затем достала из шкафа с моими вещами платье, одно из моих любимых, светло-бежевое, с рисунком в виде огромных розовых и жёлтых бабочек. Платье было с длинными рукавами, чуть ниже колена, с большим воротничком. Оно хорошо скрывало мою полноту, и отлично подходило к моим светло-каштановым волосам. Пока мама его гладила, расстелив на столе клеёнку и тонкое, сложенное в несколько слоёв покрывало, я выбрала себе колготки, взяла очередную книгу из тех, что папа с мамой мне покупали, кажется, это были «Сто тысяч почему», села на диван, и, поглядывая на маму, отглаживающую моё сокровище, углубилась в чтение. Погладив платье, мама разложила его на спинке кресла, положила рядом мои колготки, и принесла охапку белья с балкона.

- Мам, когда ты меня научишь гладить? – спросила я, подняв глаза от книги.
- Когда? Ну, хочешь, давай сейчас? Или ты читать будешь?
- Нет, сейчас хочу, пожалуйста. Мне нужно платишки куклам гладить.
Мама взяла стоявший около стола стул со спинкой, поставила его ближе, я залезла на него. Мама сначала показала мне, какие кнопки на утюге, и как управлять температурой, рассказала, как его ставить, и дала мне погладить сначала мои платочки. Потом маечку, потом мамину ночную рубашку. Потом она села рядом в кресло, и стала смотреть, как я справляюсь. Мне нравилось. Нравился запах, нравилось, когда бельё из мятого становилось выглаженным и сложенным. Я достала из кучи, лежавшей на другом конце стола, ещё одну мамину ночнушку, встряхнула её, и из неё на стол выпали те самые почти невесомые трусики и накидка, которые я видела на маме вчера.
Мама немного покраснела, и сделала движение, будто бы хотела забрать у меня то, что я разглядывала, держа в руках. Но сразу передумала.

- Какие красивые, - сказала я. У тебя обычно другие, больше, и просто разных цветов, а эти… Я рассматривала почти совсем прозрачную, вышитую сердечками ткань, и совсем тоненькую часть, которая была, наверное, к попе.
- А можно мне такие же? Ну или похожие, можно?
- Я не знаю, есть ли такие на девочек, мы… мы с тобой потом поищем. Обычно такие делают для женщин.
- А зачем?
- Ну, как тебе сказать… Это для того, чтобы быть красивой…
- Ты и так красивая.
- Нет… Ну, то есть, да, конечно, но быть красивой для… для папы. Папам нравится, когда мамы для них наряжаются в такие трусики, ну и вот в это тоже. Мама взяла накидку, достала из груды белья лифчик, сделанный из такой же ткани и с таким же рисунком, и с мелкими рюшками, как на трусиках.
- Папам нравится, и всё? – спросила я.

- Нравится смотреть, трогать мам, когда они в этом, гладить, целовать…
Я помолчала, представляя себя и Сонюшку в таких трусиках, идущих в садике на тихий час.
- Просто целовать? – спросила я.
- Ну… да, гладить, ласкать, - неопределённо ответила мама. Папа меня обнимает, целует, а потом… потом растёт животик и потом появляется ляля. Ты, например, - улыбнулась мама.
- А если мы с тобой будем целоваться, и я тебя буду гладить, то тоже будет животик и ляля? – спросила я.
- Нет, - засмеялась мама. Для ляли обязательно нужен папа.
Я не понимала пока, для чего нужен папа, но догадалась, что мама сейчас больше мне ничего не расскажет. У меня перед глазами мелькали образы того, что я видела вчера поздно вечером. «Как тут получается потом животик и ляля?» думала про себя я, смотря, как мама забирает и уносит в спальню трусики, лифчик и накидку со своими поглаженными ночнушками. Надо обязательно это узнать. Может, Сонюшка знает?
Мама тем временем вернулась, мы догладили остальное, что лежало на столе, и потом я пошла чистить зубы и купаться. Потом, лёжа в кроватке, я повторяла наш с Сонечкой план, пока не заснула.

Утром мне опять, как и вчера, быстрее хотелось уже одеться и идти в садик. Наспех позавтракав, я побежала собираться. Взяла подарок для Сонюшки, красивую небольшую морскую ракушку с вырезанным именем «Сонечка», положила её в свою сумочку, в комнате надела другие, свежие трусики, колготки, маечку под платье, само платье, и попросила маму меня расчесать…
Закончив со сборами, мы, наконец, вышли. На этот раз, когда мы пришли в садик, Сонюшка была уже там, её тоже только что привели. Наверное, она прочитала мои мысли, потому что, когда мы разделись, я увидела её в совсем незнакомом мне, очень красивом платье. Она тоже решила нарядиться, и я подумала, что она тоже так оделась специально для меня, как я для неё. Её платье было чуть короче моего, выше колена, рукава были короткие, и украшены оборочками. Из таких же оборочек был сделан воротничок, подол и пояс. Мамы нас поцеловали на прощание, и мы вместе пошли на второй этаж, в зал. На лестнице никого не было, и мы, не сговариваясь, обнялись. Сонечка поцеловала меня первой, потом я её. Она снова, и, кажется, ещё сильнее, благоухала своим, Сонюшкиным, ароматом.

- Какое у тебя платье чудесное, - сказала Соня. Можно я потрогаю?
- Я его вчера для тебя выбирала, - застенчиво призналась я.
- А я своё для тебя. Нравится?
- Очень.
Соня провела рукой по рукаву выше, по плечику, и коснулась ладошкой всё-таки заметной под платьем выпуклости груди.
- Хочу тоже такие, как у тебя, - сказала она. Я вон какая худючая. Пойдём?
И мы поднялись в зал, уже заполненный остальной детворой. После занятий с воспитателем мы, как обычно, сначала немного поиграли, потом я взяла у воспитателя свою книгу, и мы уселись за шкафом у стены. Я рассказала Сонюшке о нашем с мамой разговоре, рассказала, что мама пообещала купить мне трусики, похожие на её. Соне тоже захотелось такие, и мы решили, что она потом расскажет маме, какие мне купили. Потом я рассказала про то, как у мамы появляется ляля.
- Мама сказала, что папа просто обнимает и целует, но я думаю, что мама просто не хотела говорить мне что-то.
- Я не знаю, - сказала Соня. Но у на с папой есть один секрет, и я думаю, что он как раз про это тоже. Он сказал, чтобы я никому про него не говорила, но ты моя лучшая подружка, я хочу тебе рассказать, если только ты никому-никому. Папа сказал, что если мама узнает, она на него сильно обидится.
- Сонь, я никому не скажу, обещаю, - сказала я.

- Мы были дома с папой, мама была в гостях у её подруги, мы болтали, и я спросила, какая у мальчиков пися. Папа сначала не хотел говорить, но потом сказал, что мне покажет. Мы сидели у него в комнате, где у него компьютер стоит, он включил, и там было много картинок. Сначала он показывал девочек, много. Сначала совсем маленькие, ну, как у нас в ясельках, и меньше. Такие, грудные, они были одетые и голенькие, в колясочках лежали, на пелёночках, были писающие. Потом были девочки побольше. Тоже голенькие, иногда в трусиках. А, видела одну девочку с очень большими губками у писи, как у тебя. И были ещё очень толстенькие девочки, у них была грудь как у тебя, и даже больше, как у почти больших девочек. А потом были мальчики. У них такая как пальчик штучка висит, там, где у нас пися. У кого-то маленькая, у кого-то как сосиска. А потом были мальчики, у которых вот так вот пися торчала. А под писей ещё что-то такое висело, как мешочек небольшой. Розовый.
Соня опустила вниз два расставленных пальчика, указательный и средний, а потом просунула между ними мизинчик так, что он торчал вверх.
- Вот это вот ножки, вот это пися. Я спросила у папы, почему она такая смотрит вверх, он сказал, что это когда мальчикам хорошо.
- Значит, выходит, что папа целует маму, у него торчит пися, а потом ляля, так? Всё равно не понимаю.
- Ладно, я потом у папы спрошу, когда будем без мамы, может, он что-то ещё покажет. Только не забывай, что это секрет наш.
- Хорошо, - сказала я. Ты сегодня не передумала? Будем писю целовать?
- А если увидят? – спросила Соня.
- Не увидят. Ну, пожалуйста, давай попробуем? Смотри, наши все здесь сейчас, но я не вижу тут Вити. И Маши тоже. Понимаешь?
- Нет, - сказала Соня, ища взглядом тех, кого я назвала.
- Витя спит в углу, с твоей стороны. Его нет сегодня. А Маша спит с моей стороны, её тоже нет. Видишь, никого рядом не будет. Та девочка, что за Машей, она всегда спиной к нам спит. А тот ряд кроваток, что у стены – там ничего не видно, потому что у кроваток спинки. Только не забудь сделать как мы договорились, ладно?

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

После обеда опять были занятия, потом была физкультура. Наконец-то подошло время готовиться баиньки. В комнате, где мы все умывались и мыли руки, мы с Сонюшкой специально задержались подольше, и когда уже все вышли, быстро протёрли мокрыми ручками наши писи, а потом вытерли их полотенчиком. Зайдя в спальню, мы подошли к своим кроваткам, и нырнули под одеяла. Я, незаметно снимая трусики, поглядывала на Сонюшку. Она тоже уже сняла свои, и ложилась, как я ей показывала, чуть дальше от меня и от середины своей кроватки. Вот, наконец, она подняла и поставила под одеялом свою правую ножку. Я натянула своё одеялко на подушку, как будто бы укрылась с головой, проскользнула под краями наших одеял, и коснулась головой согнутой в колене и стоящей на кроватке Сониной ножке. Было темно, очень тепло, и дурманяще пахло Сонюшкой. Я немного подтянулась вперёд, коснулась щекой левой Сониной ножки, и носом и губами ощутила тепло Сониной писи. И аромат. Я замерла, почти что касаясь губами, и вдыхая незнакомый до этого её запах. Он был немого сладковатым, приятным.

Наконец я коснулась губами. Это была примерно середина писи, правая губка. Сонюшка ещё больше подвинула в сторону свою левую ножку, и губки писи немного приоткрылись под моими губами. Я начала целовать то тут, то там, ниже, выше, захватывая то одну, то другую губку писи. Через минуту я решила высунуть язычок, коснулась им губки, а потом провела им от середины писи между губками до самого верха. На вкус Сонина пися была... необычной. Чем-то этот вкус был похож, когда мы целовались в губы, но было что-то ещё, немножко в сторону кисленького. Животик Сони начал подёргиваться, через одеяло я услышала тихое-тихое «оооох». Вверху писи я ощущала язычком небольшой как бы холмик или горошину, который становился, как мне показалось, немного больше. Я опять стала целовать губки, опускаясь ниже. Ещё ниже, ещё. Опять язычок. Ой, кончик язычка попал в пещерку. Ещё ниже, и вот я целую уже попу. Дальше мои губы наткнулись на гладкое колечко. Поцеловав там несколько раз и потрогав язычком, я вернулась выше. Внезапно руки Сонюшки, до этого лежавшие вдоль её ножек, коснулись моих волос. Я, целовавшая в это время среднюю часть писи, замерла. Соня нежно погладила мою голову, коснулась пальчиками щёк, погладила их, а затем, немного сжав ладошками щёчки, потянула мою голову немного вверх. Я поняла это как просьбу вернуться чуть выше, и стала целовать и облизывать губки там, где они сходились, образуя холмик. Сонюшка вскоре опять тихо-тихо завздыхала, и стала немного покачивать попой, стараясь прижаться писей к моим губам. Так продолжалось примерно минуту, вдруг Сонины рука затеребила мне волосы, и я услышала, точнее, ощутила, чьи-то приближающиеся шаги. Я нырнула под край своего одеяла, проскользнула на свою кроватку, и высунула немного голову из-под одеяла, уже на подушке. Через секунду дверь открылась, и в спальню вошла нянечка. В ту же секунду Сонюшкина ручка легла мне под одеялом на писю. Нянечка оглядела ряды кроваток, вышла и закрыла дверь. А я с наслаждением шире раздвинула ножки, отдаваясь Сониной ласке. Соня, погладив мне писю, скользнула ручкой к моей припухлой от полноты груди, и очень долго ласкала её, пока я не заснула…

Ой, а я ведь совсем маленькая. Я лежу в колыбельке, в каком-то розовом свёртке, на голове чепчик, перед глазами на груди большой бант. Вдруг чьи-то руки убирают вниз бортик колыбельки, и начинают тянуть за кончик банта. Бант развязывается, превращаясь в ленту. Я поворачиваю голову и вижу над собой улыбающуюся Сонюшку, почему-то с большим пузиком и голенькую. Она развязывает ещё бант, и еще ниже, и ещё. Убирает в стороны края свёртка, наклоняется и целует мне животик, ниже, ниже, ниже, ой, ох… Я касаюсь рукой её большого животика, она раздвигает мне ножки…
- Дети, просыпаемся, - зазвучал вдали голос.
Сонюшка, постой, постой, где ты?.. Я проснулась. Надо было одевать трусики.
Мы с Соней встали, и пошли одеваться. Я шла, еле передвигая ножки, вся ещё в сладкой истоме моего сна. Зачем они нас разбудили, ну зачем? Должно было случиться что-то очень приятное… Но почему Соня с пузиком? Странный сон. Но как же хорошо…
Умывшись и одевшись, мы пошли в общий игровой зал, где были занятия. Потом был полдник. Наконец, наступило свободное время. Мы с Соней в этот раз набрали игрушек, и сели опять там же, за шкафом.
- Тебе понравилось, - спросила я. Не боялась?
- Сначала боялась, но потом очень понравилось, - ответила Сонюшка.
- Как тебе было, что ты чувствовала, расскажи скорей, - попросила я.

- Ты очень горячая, это так приятно! – сказала Сонюшка. К тебе хотелось всей прижаться, как… как, ну дома когда батареи горячие зимой, я занавески закрываю вечером в комнате, прижимаешься через занавеску, животику тёпленько, вот и к тебе хотелось так же. Когда ты стала на писю мою дышать, это было тоже так горячо и нежно. А от поцелуев везде приятно так, мурашки, в животе щекотка такая сладкая, и мне казалось, что у меня пися раскрывается, ну, губки, чтобы тебя целовать тоже. Попу когда внизу ты целовала, тоже приятно очень.
- А где больше всего приятнее, - спросила я, уже зная, что Соня ответит.
- Там, вверху писи, где губки сходятся, и где бугорочек. Вот там это место, и между губками вниз…
- Сонюшка, я тоже хочу, - прошептала я, краснея. Очень хочу. Очень-очень.
- Я тебя поцелую. Зацелую тебе всю писю, - жарко зашептала мне на ухо Соня, тоже вся пунцовая.
- А ещё я такой сон видела, такой приятный, - сказала я. Там ты была.
- Я? Что я делала? – спросила Соня.
- Я лежала в колыбельке, ну, вот как у нас на стене нарисована напротив нас, в такой же. А рядом была ты, только голенькая. И животик у тебя был как у женщин, которые лялю ждут. А я была лялей, как та ляля в колыбельке. Ты меня целовала, а потом нас разбудили.
- Животик? Вот такой? – показала размеры Соня.
- Да, наверное. Но очень большой.
- Во сне что только не увидишь, - сказала Соня. Но я хочу, чтобы был животик и ляля. У нас будут когда-нибудь.

Потом мы играли, ещё обсуждая наше приключение и желания, потом наступил вечер, и за нами пришли, за мной мама, за Сонюшкой папа. Мы спустились вниз, Соня познакомила меня с её папой, а я её с мамой, и там я подарила ей ракушку с её именем, о которой совсем забыла. Сонюшка расцвела от удовольствия, и потом, когда мы шли позади родителей, несколько раз поцеловала меня.
- Завтра, - прошептала она мне, когда мы прощались.
- Завтра, - тоже прошептала я ей.

Добавлено спустя 4 часа 39 минут:
Воспоминания Алёнки, продолжение...

- Открыта регистрация на рейс Москва-Симферополь, - вернул меня из моей персональной машины времени безразличный голос службы информации. Я с сожалением посмотрела на вставшую девочку, напоследок поласкала её взглядом, представила сначала в трусиках, а потом голенькой, и тоже поднявшись, закинула на плечи свой рюкзак и покатила свой чемодан к стойке. Сдав багаж и пройдя досмотр и паспортный контроль, я, перед тем, как расположиться у выхода в ожидании посадки, пошла в туалет. Сейчас я была вполне обычной комплекции, чуть-чуть, может быть, полнее, чем нужно. Но только чуть-чуть, не так, как в садике. У девочек это редко бывает, но мне всегда нравилось своё тело. Спасибо сначала маме с папой, а потом Сонюшке. Спуская в кабинке трусики, я, как обычно, залюбовалась своей писей. После определённых косметических процедур у меня там больше не было взрослой кучерявости, и лобочек выглядел почти как тогда, в садике. Удивительно, но он, и в целом пися, сохранили в некоторой степени ту детскую пухлость. Ах, если бы существовал способ вернуть киске тот прелестный облик, те формы, гладкость, белизну, вернуть очарование нежного треугольничка с узеньким-узеньким разрезом…

Устроившись неподалёку от выхода к самолёту, я снова запустила свою личную машину времени, чтобы вернуть себе хотя бы тень тех ощущений и эмоций, которые мне посчастливилось тогда получить. Ах, Сонюшка, Сонюшка, любовь моя! Благодаря тебе, моя хорошая, я узнала, какое это счастье, когда ты желанна, и как это приятно, когда твоя любимая знает, что тоже желанна. Ты была причиной моих первых сладких снов, моих интимных желаний, самых нежных, самых тайных. Ты помогла мне понять, что любовь и желание не могут быть чем-то постыдным, что детская сексуальность, эротичность и нежность не менее сладки, а может, даже и более, чем взрослые или юношеские. Где бы ты сейчас ни была, я надеюсь, что у тебя всё хорошо, и что у тебя от нашей дружбы и нашей близости остались самые тёплые воспоминания. Ты мне часто говорила, прижимаясь ко мне всем своим миниатюрным тельцем, что я твоё тёплышко… Пусть это ощущение останется с тобой навсегда… А сейчас я хочу вернуться туда, в тот день, когда… Ну, точнее, сначала в тот вечер перед тем днём, когда…

Придя домой, я переоделась, и, помогая маме готовить ужин, попросила достать мне другое платье, предложила, что я сама его поглажу для себя. Вскоре пришёл папа, мы втроём поужинали, на сладкое был торт к чаю, который принёс папа, а затем мы с мамой пошли готовить меня на завтра. На этот раз мама стояла рядом со мной, и смотрела, чтобы я не испортила платье, и чтобы не было морщинок и заглажек. Вспомнив про свой сон, я сказала:
- Мам, а расскажи, как всё было, когда я была лялей. Какая я была, как всё началось…
- Ну, началось всё с нас с папой... Потом, когда мы узнали, что у нас будет девочка, что ты будешь, мы начали готовиться. В спальне мебель переставили, купили ту самую колыбельку, в которой ты спала, помнишь, до 3-х лет. Мы её недавно сестре папы отдали…
- А как это, когда там ляля? - спросила я, показывая на мамин живот.
- Сначала бывает не очень хорошо, первые месяца три-четыре, зато потом очень приятно, - улыбнулась мама. Папа стал ещё нежнее, чем был, каждый день, ммм… ласки…
- Какие ласки? – прервала я маму.
- Ну, папа животик гладил, целовал, - сказала мама.
«А ещё и писю, и грудь гладил, и попу, и наверное, что-то ещё делал», подумала про себя я, разглаживая подол платья.
- Мне нравилось, когда папа делал вот так, - сказала мама. Подними-ка кофточку вверх.
Я поддернула низ кофты повыше, на грудь, открыв свой выдающийся вперёд животик, внизу которого виднелась беленькая полоска трусиков.
- Видишь, даже немного похож твой животик на мой тогда, - сказала мама.

Затем взяла край ещё горячего от моей глажки подола и, коснувшись им моего животика, начала нежно гладить им. Было очень приятно, почти как от ручек Сонюшки. Мама положила подол обратно, опустила обратно мою кофточку на животик, затем выключила утюг, повесила отглаженное платье на спинку кресла, и села на диван. Я залезла к ней на колени, мама обняла меня, и поглаживая животик, стала рассказывать дальше:
- Мы с папой ходили по магазинам, покупали всё, что было нужно для тебя. Ползуночки, распашоночки, разные игрушки, колыбельку купили, папа её собрал за две недели до того, как мне нужно было ехать в больницу. Пелёночки разные, ими меня папа в основном и ласкал, как я тебя сейчас. Лежу вечером уставшая, кверху пузиком…
- Голенькая? – спросила я.
- Да, иногда совсем голенькая, - улыбнулась мама. Папа грелку возьмёт, ну, ту, что я тебя иногда в ноги кладу, в пелёночку её завернёт, и горячей меня всю гладит, и я засыпаю. Когда уже ближе к родам, грудь становится большой, и папе это очень нравилось, иногда он, ммм, как бы это сказать, у нас была такая игра, как будто он моя ляля… в общем, это было очень приятно. А потом в больнице мне помогли, врачи, и появилась ты. Несколько дней мы были в роддоме, а потом утром за нами приехал папа, я тебя положила в конвертик, помнишь, на фото в твоём альбоме, покормила, ты уснула, и мы поехали домой. Папа мне подарил тогда вот этот кулончик.
Мама коснулась небольшого кулона, который, как я помню, она всегда носила, и который выглядел как сердечко, внутри которого были сделаны силуэты женщины и девочки, смотрящие друг на друга.

- Ты с самого начала была такой прелестной упитанной лялькой и быстро набирала вес. Месяц, два, три – и ты стала таким вот милым пухленьким куклёнком, крепеньким, как наливное яблочко. Когда мы вместе с папой тебя купали, и я учила его за тобой ухаживать, мы с ним всё время были в восторге, какая ты у нас няшечка. А пахла ты молочком, папе очень нравилось тебя всю расцеловать перед сном. Спальня у нас с папой на солнечной стороне, мы ставили перед окном пеленальный столик, я стелила на него мягкое одеяло, его солнышко нагревало, а потом я тебя, голенькую, туда клала, и ты там на солнышке лежала, ножками перебирала, а потом засыпала. Иногда я тебя там кормила… А папа очень любил смотреть, как ты сисю кушаешь, часто смотрел, и целовал нас с тобой… Ах, так хорошо было… Папа тебе часто покупал всякие красивые вещи, платишки, мы тебя наряжали с ним вместе и фотографировали, я тебе показывала твои альбомчики… Мы как-нибудь с тобой их все пересмотрим, я тебе про каждое фото расскажу. А сейчас пора тебе в ванную и спатеньки.
В ванной я, помня о том, что должно было случиться завтра, долго терла себя везде мочалкой, и особенно ножки, попу и писю. Вот если бы вообще бы все заболели, и только мы бы пришли с Сонюшкой завтра в садик. Хотя, наверное, тогда нас бы тоже отправили по домам. Может, хотя бы Вити не будет опять…

Засыпая, я представляла, как начнётся и как будет проходить наш с Сонюшкой день… Садик, спальня, наши кроватки, вместо Витиной кроватки стоит колыбелька. Там кто-то лежит, мне не видно, кто. Рядом стоит Соня в белом платье, она зовёт меня. Я тоже в белом платье, подхожу к ней. Соня помогает мне снять платье, я стою перед ней в колготках, закрывающих мой выпирающий от ляли животик… Вдруг Соня тоже уже без платья, стоит рядом, её пузик касается моего. «Раздень меня», просит она. Я обнимаю её, расстёгиваю молнию у неё на спине, помогаю ей освободить руки из коротких рукавчиков. Платье падает вниз, открывая моему взгляду неожиданно округлые налитые Сонины груди с капельками чего-то белого на сосках…
- Просыпайся, Алёнка, в садик пора, - слышу я издалека голос, и сладкое видение подёргивается дымкой и растворяется.
Утром мы, как обычно, позавтракали, после чего мама помогла мне одеться, расчесала меня, заплела косички, и мы пошли в садик. Почти уже подходя к нему, мы нагнали Сонюшку с её папой. Из разговора мамы е её папой я поняла, что мама Сони вчера вечером улетела в командировку, и теперь примерно две недели приводить Соню в садик и забирать будет папа. Мы с Соней немножко отстали, и она мне успела прошептать:
- Я вчера такое увидела и узнала, такое… Расскажу.
До невозможности заинтригованная, я позволила маме себя раздеть в садике, подождала, пока папа Сони разденет её, и мы пошли наверх, на второй этаж, в группу, как всегда, украдкой поцеловавшись на лестнице.
- Папа сказал, что ты очень милая, и что очень хорошо, что ты моя подружка, - сообщила мне Соня, пока мы поднимались. А ещё я спросила, и ты можешь к нам приходить в гости когда захочешь.
- Спасибо, Сонюшка, - ответила я. Мои мама с папой тоже мне разрешили, чтобы я тебя приглашала в гости. У меня много всяких книжек и игр дома, приходи, будем играть с тобой во что захочешь. А что ты увидела?

- Ой, Алёнка, такое, такое… Я теперь знаю, как в животике детки появляются, - с гордостью сказала мне Соня.
- Ой, и как же? – обрадованно спросила я, в предвкушении разгадки тайны, которая мне не давала покоя с того самого времени, как я увидела ночью папу, целующего маме писю.
- Мы сегодня на прогулке будем во дворе, я тебе расскажу всё, - пообещала Сонюшка.
Прогулки у нас обычно бывали после обеда, перед тихим часом. Занимаясь в группе, мы заметили, что по-прежнему нет ни Вити, который спал слева от нас, ни Маши, что спала справа. Сегодня не было так же и Оли, соседки Маши, так что теперь нам было ещё спокойнее, что наших целовашек под одеялком никто не заметит. Особенно мне.
Наконец, наступил обед, закончился, и мы с Соней раньше всех бросились вниз одеваться, чтобы идти на улицу. У нас около садика была довольно большая территория, так что моно было, находясь на виду у воспитателей, всё-таки быть в некотором уединении, во всяком случае, нас никто не мог подслушать. И мы просто ходили между всякими горками и домиками, и болтали. Точнее, в этот раз в основном рассказывала Сонюшка, а я жадно слушала, иногда задавая вопросы.
- В общем, вчера я думала, что за мной в садик мама придёт, - начала Сонюшка. А пришёл папа. Дома он сказал, что маме надо было срочно лететь по работе в эту, как её, в командировку, да. Она пришла с работы домой, пока нас не было, собралась, и её увезли в аэропорт. Сначала мы с папой готовили ужин, он готовил, а я ему помогала, меня мама учила же. Потом мы покушали вместе. Потом папа мне помог выбрать платье на сегодня, вот это вот, в котором я сейчас, и мы его месте погладили.
- Вы тоже? – засмеялась я. Мы это с мамой делаем, хотя мама сказала, что папа тоже любит это занятие, любил, пока я маленькая была.
- Затем я сидела с папой на кухне, а он готовил что-то на завтрак, а я играла. Ну и за игрой я спросила у него, зачем папы целуют мамам писи, ну, как ты рассказывала, и как всё-таки у мам получаются маленькие. Ну, папа тут как-то засмущался немного, потом подумал и сказал, что покажет, если он меня сегодня искупает. Обычно меня купает мама, или я сама, но папа сказал, что давно меня не купал, и ему хочется. Сначала я немного стеснялась, но папа всё так хорошо сделал, так приятно. Он меня полностью раздел, потом всю намылил, кроме писи, писю я сама мыла, а потом лейкой стал смывать, так щекотно, я с ним так наигралась, что живот от смеха заболел. Затем папа взял полотенчик с сушилки в ванной, горячий, вытер меня им, а потом в ночнушку меня одел мою байковую. А потом мы сели у него в комнате, где он работает, он меня посадил к себе на колени и стал показывать на компьютере разные картинки. А перед этим сказал, чтобы я никому-никому не рассказывала про это, потому что тогда папе будет очень плохо. Никому, кроме тебя.
- Кроме меня? – удивились я.

- Ну да, он сказал, что если я тебе доверяю все свои секреты, то ты хорошая подруга, и будешь их хранить.
- Буду, - тихо сказала я (и, надо отметить, я их хранила, а сейчас то, что я пишу, уже никому не повредит, а надеюсь, поможет).
- Ну и в вот, сначала папа мне опять показал картинки с девочками и мальчиками, а потом показал очень большие картинки писи мальчика, там всё-всё видно. Она у него торчала, сначала была вся в такой кожице, а потом была картинка, где сверху писи голая такая красная головка с дырочкой на самом верху. Оттуда мальчики писают, и не только писают.
- А что ещё они делают? – спросила я.
- Сейчас расскажу, - загадочно улыбнулась Сонюшка. А потом папа сказал, что как вот папы целуют писи мамам, так и наоборот можно делать. И что сначала пися у пап висит головкой вниз, а когда мама целует, то папе приятно, и пися увеличивается, это называется «встаёт», и смотрит уже головкой вверх.
- А что потом, как пися встала? – спросила я.
- А потом папа начал показывать фильмы. Там была девочка, папа сказал, что она меньше нас, ей три или четыре годика, и её папа. На первом видео девочка была в таком красном сарафанчике с белыми кружочками, у тебя тоже такой есть, а папа был в трусах. Девочка сидела на кровати, на пелёночке большой, а папа рядом стоял. Она спустила его трусы ниже, на ноги, он их снял, а она взяла его писю (папа сказал, что это называется член), в свою маленькую ручку и сдвинула на писе кожу назад. А потом стала целовать головку писи.
- А что пися? – спросила я.
- Она начала понемногу расти, потом девочка взяла головку в ротик и стала вот так покачивать головой.
Сонюшка взяла мою ручку, положила себе в ротик мой указательный палец, и стала двигать им взад-вперёд в ротике.
- Потом пися у этого папы стала совсем большая, головка была красная и мокрая. Девочка легла на спинку, папа убрал у неё подол сарафанчика наверх, под сарафанчиком у неё не было трусиков, поцеловал ей писю как ты мне вчера, встал около кровати на колени, и стал свою стоящую писю засовывать девочке в пещерку.
- Вот туда, в дырочку? Но она же маленькая у нас, - прошептала я.

- У этой девочки, наверное, была не маленькая, - ответила Соня. Я тоже спросила, папа сказал, что это уже не первый раз у этой девочки, и что дырочка от этого может быть больше, если несколько раз так делать. Папа сказал, что её папа с ней так игрет уже давно... Головка писи быстро оказалась в дырочке, а дальше её папа не стал, ну, может быть, чуть-чуть. И потом он стал так вот покачиваться, чтобы головка в её писе была как я тебе показывала ротиком, туда-сюда, и еще он гладил девочке животик, чуть ниже, грудь тоже. Он ей говорил, как ему приятно, как он её любит, девочка улыбалась.
- А потом? – затаив дыхание от любопытства, выдохнула я.
- А потом он стал стонать, как твоя мама тогда, замер, животик и около писи ей гладит, и потом через минутку вытащил головку из писи девочки. Девочка так животиком подвигала, как будто писать собиралась, и тут у неё из писи как белое польётся, как польётся. Много так. А папа потом наклонился и стал ей писю целовать. Там было видно, что около этой большой кровати колыбелька стояла, а на ней висели такие ползунки розовые, у тебя есть такие для куклы твоей большой. Папа девочки их взял, и стал дочке ими писю вытирать, а потом обратно на спинку колыбельки повесил.
- А в колыбельке была лялька? – спросила я.
- Мне кажется – да, сказала Соня. Там только чуть-чуть было видно, кажется, там кто-то лежал. А потом мне папа сказал, что вот когда мальчикам очень-очень приятно, пися брызгает вот этим белым, прямо маме в пузик, как этой девочке, и вот от этого и получаются ляли. Вот, наверное, что потом было у твоей мамы с папой, когда ты убежала.
- А еще были фильмы с этой девочкой? – спросила я.
- Да, папа еще один показал. Комната была та же самая, на кровати сидела женщина, наверное, мама этой девочки. Может быть, не знаю. Женщина была совсем голенькая, грудь у неё была просто огромная, я такой большой не видела никогда. А на коленях у неё сидела эта девочка, тоже голенькая. Она красивая очень, кстати. Такая милая, улыбчивая, озорная. Мама девочку держала так, что у неё личико как раз между грудками было. Лица мамы не показали, они сидели, потом мама встала, девочку на ручках держит. Поднесла её к колыбельке и поставила в уголок, где ножки ляльки должны быть. А чуть выше кто-то лежал, ляля, девочка, потому что она была в розовом конвертике, и шапочка у неё была девочкина. У меня такая была раньше.
Вот, поставила её в колыбельку, она пелёночкой большой была застелена, девочка ручками держится за спинку, а женщина её по спинке гладит. Потом она немного наклонилась, чтобы попу погладить, а из груди у неё прямо на девочку брызнуло, наверное, молоко, потому что она сначала одну сисю дала девочке, та её немного пососала, потом вторую. Потом показали папу, он уже голый был, и пися у него уже стояла кверху головкой. Он подошёл к колыбельке, девочка ротик открыла, и он ей половину своей писи в ротик засунул. А потом девочка стала делать так, как в первый раз, а мама ей гладила попу и спинку. И опять на девочку, и на писю папину из маминой груди молоко брызгало. Делала-делала девочка ротиком туда-сюда, потом мама её попросила ротик шире открыть, и так держать, а папа немного вышел из ротика, и тут у него пися стала белым брызгать в ротик девочки, раз, два, три, много раз. И мама тоже в ротик девочке из сиси брызгала. А девочка голову свою немного вверх подняла и так стояла с открытым ротиком, пока папа не перестал брызгать. А мама сказала «теперь глотай», она всё проглотила, что в ротике было. Потом женщина взяла лялю из колыбельке, и дала ей сисю, а старшая девочка взала в ротик другую. И на этом фильм закончился.
- Интересно, оно вкусное, это белое? – спросила я. Как думаешь, какое оно?

- Не знаю, - сказала Соня. Но если бы было невкусное, наверное, было бы видно по этой девочке.
Некоторое время мы в молчании бродили от одного конца территории садика до другого. Я переваривала услышанное, ощущая некоторое, наверное, разочарование. Которое, впрочем, было лёгким. Так вот что делают тайком от меня мои папа с мамой. Но мы же с Соней тоже ласкали друг друга тайком, даже целовались - и то украдкой. Значит, так, наверное, и должно быть… Затем мы с Соней проговорили, что каждая из нас будет делать в спальне на тихом часе, чтобы всё получилось и никто не заметил.
- Сонь, ты когда везде поцелуешь, как я, целуй тут, вверху писи, и язычком тоже. Если я тебе ушко поглажу, значит, так мне хорошо.
Сговорившись так, мы сели покачаться на качелях, и сидели на них, пока нас не позвали обратно в садик. Вскоре после прогулки пришло время готовиться баиньки. Мы, как обычно, разделись до трусиков, пописали, подождали, пока все, кто был в нашей умывальной, выйдут, помыли свои писи, и пошли в спальню. Там, сняв трусики, мы немного погладили друг другу попы, пока остальные дети укладывались и засыпали. Потом я тихо поставила левую ножку, согнув её в колене, как раньше это делала Сонюшка, и она тут же скользнула ко мне. Я почти сразу ощутила у писи её горячее дыхание, и первый её поцелуй заставил меня тихонько охнуть.
Эти ласки, губами и горячим влажным Сониным язычком были совсем не похожи на то, когда мы гладили друг дружку. Меня охватило чувство такой нежности к Сонюшке, которого я еще не знала до сих пор. В животе было немного щекотно и сладко, нарастала какая-то незнакомая истома, мне хотелось, чтобы губки моей писи тоже могли целовать Сонины губки, хотелось сильнее прижаться к её губам. Стало казаться, что губки набухли и стали больше, там, где дырочка, стало мокро. Глаза мои были почти закрыты, сквозь ресницы я смотрела на противоположную стену, где спала к колыбельке нарисованная девочка. Сами собой в голове замелькали картинки моих снов, то, что я представляла, когда Соня рассказывала про то, что показывал ей папа. Ой, как хорошо! Ой, ой, ещё, Сонечка, пожалуйста… Это Соня, как я раньше, стала целовать верхнюю часть писи, вынырнувший откуда-то бугорок, каждое прикосновение Сониных губ или язычка к которому вызывало волны сладости в писе и животике. Я, превозмогая слабость, подняла руку и коснулась Сони там, где должно было быть её ушко. Животик у меня теперь подёргивался, и Соня, угадав, как мне больше всего нравится, мелко-мелко стала облизывать-ласкать кончиком язычка бугорочек и между губками сразу под ним. Сладкие волны стали накатывать от писи в животик чаще, мне захотелось пискнуть или выдохнуть громко-громко. Нельзя! Надо было лежать тихо и дышать ровно. Но с трудом получалось. Изо рта рвались стоны. Я захватила в ротик край пододеяльника, ручками вцепилась в простынку, вытянула в струнку лежащую ножку, попой отталкивалась от кровати, чтобы…Я и сама не понимала, что. «Ещё, ещё, ещё, ещё, ещёееее», умоляла я про себя Сонюшку, чтобы её ласки продолжались. И вот внезапно под её язычком начала расти волна невероятной сладости, что-то настолько приятное и нежное началось в писе, и накрыло меня всю, и больше я ничего не помнила…

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

Нас разбудил голос нянечки. Мы одели трусики, встали с кроваток и пошли одеваться.
Пока мы помогали друг дружке одевать наши платья, Сонюшка шёпотом спросила:
- Что такое с тобой случилось? Ты как будто сознание потеряла.
- Давай, когда играть будем, - прошептала в ответ я.
После занятий с группой мы взяли себе два набора пазлов, и сели их собирать за один из небольших столиков.
- Тебе понравилось? – тихо, украдкой оглядываясь, чтобы никто не подслушал, спросила Соня.
- Мне так приятно первый раз в жизни было, - сказала я. В писе так сладко, так сладко, а потом так… я даже не могу сказать, как приятно, и я ничего не помню. Помню, как проснулась.
- Ну да, ты сначала вся напряглась, выгнулась, а потом просто лежала с закрытыми глазами. Я тебе ручку поцеловала и в щёчку, а ты не пошевелилась, - ответила Сонюшка. Я у папы сегодня вечером спрошу, он должен знать, что это такое. Можно, Алёнка?

- А что ты ему расскажешь? Что ты мне… что ты… писю целовала мою? – со страхом спросила я.
- Ну, нет, я придумаю, как спросить, - сказала Соня. И я тоже так хочу, как ты. Почему мне было просто приятно, но не так, как тебе?
- Я не знаю, - сказала я. Может быть, потому, что няня пришла и я к себе переползла? Может быть, надо было просто ещё чуть-чуть поцеловать, и у тебя так же было бы?
Мы немного помолчали, перебирая пазлы.
- А я придумала, - сказала я. Нам нужно сделать так, чтобы ты у нас осталась на ночь.
- На ночь? - прошептала Соня краснея.
- Ну да. Тогда ты будешь спать у меня в комнате, может, даже, со мной. У меня кроватка широкая. Как мама разрешит. Ну или рядом, у меня в комнате кресло стоит, оно раскладывается. К нам недавно мой двоюродный брат приезжал, он на год младше меня, вот он как раз на этом кресле спал.
- Ой, тогда мы… сможем…, - прошептала Сонюшка.
- Ты хотела прижаться голенькой ко мне, помнишь? Можем так уснуть под одним одеялком…
Соня всё больше и больше краснела, машинально перебирая пазлы.
- Давай знаешь как сделаем? – продолжала я развивать свою мысль. Твоя мама уехала, так? Я своей маме скажу, что твоему папе тоже надо уехать на денёк, и что мы могли бы тебя пригласить к нам. А ты просто своему папе скажешь, что я тебя приглашаю в гости. И он тебе отпустит. Ты ему скажешь, что мы сразу из садика пойдём ко мне, и что нас моя мама заберёт. Хорошо?
- А… когда мы так сделаем, - спросила Сонюшка.

- Давай завтра? – предложила я. Сегодня, может, тебе папа ещё что-нибудь интересное покажет про девочек и мальчиков. Ты у него постарайся так спросить, чтобы он больше рассказал и показал. А я сегодня с мамой поговорю вечером, и с папой.
- Ой, только бы получилось, - сказала Сонюшка. У нас столько времени будет вместе.
- Получится, - сказала я.
И мы, болтая, продолжили собирать наши пазлы, пока нас не позвали на полдник.
После у нас опять были занятия, потом игры, а затем наступил вечер. Сонин папа пришёл раньше, мы попрощались с ней, как обычно украдкой поцеловавшись. Меня не покидало странное ощущение, что Сонин папа видел нашу украдку… А вот, наконец, и мама. По дороге домой мы болтали про то, что происходило за день в садике, про то, что я хочу на Новый год... Дома за ужином я рассказала про то, что Сонин папа уезжает
- Мамочка, можно Соня у нас останется завтра? – спросила я.
- А что думает об этом Сонин папа? – спросила мама.
- Соня сегодня говорила, что он будет рад, потому что ему не придётся везти её за город к родственникам. Пожалуйста, мам, мы уже давно дружим, а Соня ещё у меня не была ни разу.
- Ну хорошо, - сказала мама. Думаю, это и к лучшему. Мы с вами в настольную игру одну поиграем, мне на работе подруга про неё рассказала, завтра возьму у неё. Говорит, что её дети без ума от неё, играют часами.
Я, не помня себя от радости и предвкушения, вскочила, подбежала к маме, обняла её и поцеловала.
- Мамочка, я тебе всё-всё помогу сделать, в комнате своей сейчас уберусь сама, и на кухне тебе завтра помогу. Мам, кстати, а Соня у нас где спать будет?
- Ты мне говорила, что вы сейчас рядышком спите, совсем близко? – спросила мама.
- Ну да, у нас кроватки вот так вот стоят, - показала я.
- Тогда, я думаю, я ей просто одеялко достану еще одно, и подушку, пусть рядом с тобой спит, если она не против будет, вдруг она стесняшка у тебя, тогда не нужно будет кресло раскладывать, оно так неудобно раскрывается постоянно, и потом полкомнаты занимает разложенное.
- Мы завтра у Сони спросим, как она захочет, - сказала я. Я не против, я к ней привыкла уже.

Поужинав и съев десерт с чаем, я, окрылённая мечтами о том, что будет завтра, взяла у мамы тряпку, пошла, как обещала, убирать свою комнату. Вытерла пыль везде, куда смогла дотянуться со стула, расставила книги на полки, привела в порядок свой стол. Мы жили тогда в квартире с тремя комнатами, в одной была мамина с папой спальня, во второй зал-гостиная, а третью, самую маленькую, чуть больше года назад от описываемых событий отдали мне. Комнатка была небольшой, но чрезвычайно светлой и уютной. Слева от двери было большое окно, около которого стоял мой стол, за которым мне уже в следующем году предстояло делать уроки. По правую руку от стола был шкаф с книгами и игрушками, рядом с ним тумбочка, которая стояла впритык к моей большой кроватке. Кроватка стояла в противоположном от двери углу, и покупалась таковой специально, чтобы быть не только местом для сна, но и для игр тоже. На ней я играла, читала, рисовала, даже прыгала. Слева от стола и в левом от двери углу стоял большой шкаф, где были развешаны-уложены мои вещи. Окно занавешивалось красивыми, от потолка, занавесками из бежево-золотистой ткани с цветами, и тюлью. Сверху, закрывая карниз, крепился на липучке фигурный ламбрекен в красивую складочку. Если кто-то входил в комнату, то взгляд первым делом падал на своеобразную ширму, закрывавшую от взоров кровать. Эта ширма была предметом моей гордости. Это была тяжёлая, кованая конструкция, которая служила большой подставкой для двух с лишним десятков горшков с разными растениями, вьющимися и пышными. Каждые несколько дней я поливала всё это великолепие, а время от времени мы с мамой убирали пыль с листьев, обрезали, подстригали, в общем, ухаживали за этой стеной зелени. Между дверью и этой зелёной ширмой стояло то самое кресло, на котором я не хотела, чтобы спала Сонюшка. Довершала убранство комнаты ещё одна деталь. Под потолком над кроватью был сделан карниз ещё для одной занавеси. Она позволяла, если её полностью задёрнуть, скрыть от посторонних глаз кровать, превращая её в такое гнёздышко, или шалашик. Закончив уборку, я еще раз оглядела комнату, достала из шкафа свежие трусики и маечку, и пошла в ванную. Вымывшись, на этот раз без помощи мамы, которая была чем-то занята в зале, я зашла в спальню, пожелала спокойной ночи папе, читавшему книгу в одном из кресел, и пошла ложиться баиньки.

Забравшись на кроватку, я задёрнула занавеску, и, стоя в центре, сняла маечку и трусики. Раньше я спала в трусиках, но после наших с Сонюшкой ласк я привыкла спать голенькой. Если завтра всё получится, то вот тут будет стоять моя лапочка, и я сама сниму с неё трусишки, которые всегда так восхитительно пахнут. Я опущусь на колени, сначала немного спущу трусики вниз, чтобы было видно Сонюшкину писюшу, и поцелую ей животик…
Забравшись под одеяло, я закрыла глаза и начала вспоминать то, что сегодня было со мной, что я услышала и узнала от Сонюшки. Значит, папа целует маме писю, и ей становится так же приятно, как сегодня было мне. Мама тоже целует писю папе, как та девочка, у папы пися встаёт торчком, а потом папа вставляет свою писю маме, а потом брызгает. Интересно, что чувствует мама, когда оно там брызгает? Когда писаешь, горячая писа, значит, то, чем брызгают, тоже горячее. В животике, наверное, тёплышко… Тот папа потом вытирал девочке ползуночками… А если не вытирать, чтобы оно так и было в писе? А когда я спала около мамы в спальне в колыбельке, папа тоже так маме? И в ротик? Девочке было приятно… О чём я думала только что? Спатеньки…
Ой, я опять ляля. Лежу кверху пузиком, надо мной наклоняется мама, я вижу сначала её грудь, потом лицо. Почему-то у мамы Сонино лицо. Соня берёт меня на ручки, целует, садится на кровать, опираясь спиной о подушку, и я чувствую у губ ароматный мокрый сосок. Широко открываю ротик, кушаю сисю. Соня вдруг тоже открывает ротик, и я вижу снизу, что Соня что-то делает губами. Затем Соня, с мягким чмоканьем забрав у меня грудь, поднимает меня повыше, и я вижу, что у неё в ротике папина пися. Через секунду она оказывается уже в моём ротике, горячая и пахнущая почему-то молоком. И тут вдруг эта пися начинает толкаться чем-то горячим, я пью, пью, пью… Потом папа берёт меня на ручки, и целует…

- Доча, просыпайся, солнышко, пора вставать, - услышала я голос мамы. Мммм, не хочется вставать… Еще немного… До чего приятный сон был, и опять не досмотрела… Что-то там ещё должно было быть, должно… Я, наконец, разлепила ещё сонные глаза. По привычке потянулась под подушку за трусиками. Сегодня Сонюшка…Ой… Я проснулась. Скорей бы в садик сегодня, узнать, получилось ли у Сони отпроситься.
Одевшись пока к завтраку, я пошла в туалет и умываться. Затем, после завтрака, как обычно, начался наш с мамой утренний ритуал наведения красоты, и вот, наконец, мы, попрощавшись с папой, вышли из дома. На улице было свежо, наступило то самое время, когда ледок по утрам, и все деревья в желтизне, багрянце и золоте…
Мы пришли в садик немного раньше, чем Соня с папой. Я как раз успела раздеться, как вслед за пришедшими мальчиками в прихожую садика вбежала Соня, а затем вошёл её папа.
- Доброе утро, - поздоровался с нами Сонин папа.
- Я уже в курсе, - сказала ему мама. Мы не против, надеюсь, что девочкам будет весело вместе.
Тут Сонюшка мне лукаво подмигнула, от чего я немного покраснела.
- Сегодня вечером Соня пойдет к нам, так что вам, думаю, сюда можно не приходить, - продолжила моя мама.
- Вот, возьмите, тут Сонины вещи, могут понадобиться, - сказал папа, отдавая маме пакет.
- Мы пойдём, - сказала Соня. Пап, до завтра.

Мама присела, поцеловала меня, Сонин папа сделал то же самое, и мы пошли в группу. На лестнице мы, как обычно, украдкой поцеловались. Сегодня Сонюшкины губы оказались более смелыми и требовательными, и наш поцелуй, обычно длившийся мгновение, продолжался несколько секунд.
- Давай вечером будем долго-долго целоваться? – прошептала Соня. Я умею, меня папа научил.
- Папа?- переспросила я.
- Да, вчера вечером было интересно очень, - ответила Соня.
Так перешёптываясь, мы прошли два наших лестничных пролёта, коридор, и оказались в нашей большой игровой. Начался обычный для всех день в садике. Для всех, кроме нас. Для нас теперь каждый день был особенным…
После обычных утренних занятий с воспитателем мы в очередной раз решили уединиться за книгой. Когда я подошла за ней к воспитательнице, она, достав книгу из шкафа, присела около меня.
- Ты молодец, Алёна, - сказала она. У Сони было плоховато с чтением, когда она к нам пришла, а сейчас прямо не узнать. Как у тебя это получилось?
Тогда я ответила, что мы много читаем вместе, но сейчас я могла бы сказать, что, да, Мария Николаевна, это любовь. Мы с Сонюшкой очень близки, и поэтому у нас всё получается лучше, чем у других. Но тогда я смогла всего лишь покраснеть от удовольствия за такой комплимент.

Взяв книгу, мы уселись как обычно, между шкафом с игрушками и окном, но нам пришлось на самом деле читать, хотя обе мы сгорали от нетерпения поделиться друг с дружкой, я – своим сном, а Соня – тем, что у неё, видимо, было вечером дома. Рядом с нами уселась девочка, и с интересом стала слушать, как мы поочерёдно читаем. Выбрать новое место мы не могли, их просто не было, а прогнать девочку не хотели. Поэтому пришлось достаточно долго читать, пока к ней не подбежала другая девочка, и не увела играть в какую-то игру. Как только она ушла, и нас перестали подслушивать, я по-прежнему держа в руках книгу, сказала:
- Мне такой сон сегодня снился, похожий на тот, про который я тебе тогда, раньше, рассказывала. Только в этот раз я была лялей, совсем маленькой, ну, может, годик, ты была как будто моей мамой, и был ещё папа… Я подробно рассказала свой сон.
- Что ты ощущала, тебе приятно было? Или, может, нет? – спросила Соня.
- Было и приятно, и как-то необычно. Никогда себя во сне не видела малышкой. Ты вчера про те фильмы рассказала, я вот всё думала вчера, это могла бы быть я, мама и папа. Во сне когда папа целовал, было приятно. По настоящему он меня тоже целует, конечно, но не так. В щёчку, в лоб, один раз, помню, в ушко… А во сне мама меня пока держала, он меня как ты поцеловал, прямо писю. А потом ещё на руки взял, и тоже целовал, и тоже было приятно.
- Это не все так делают, только некоторые, так папа вчера сказал, - ответила мне Соня. Такие мамы и папы как-то по особому называются, папа сказал, что почему-то все вокруг думают, что это плохо. Хотя это бывает приятно.
- А ты хотела бы так наяву чтобы было? – неожиданно спросила Соня. Ну, чтобы не только я тебя целовала и гладила, а мальчик, например? И чтобы ты могла тоже его целовать?
- Ну… не знаю, - смутилась я. Я хочу, чтобы ты меня целовала, а вот чтобы другие… Не знаю.
- Правда хочешь? – вдруг очень тихо и краснея спросила Соня.
Я, вместо ответа, взяла её ручку, и накрыла второй ладошкой.
- Мне так хорошо всегда, когда ты говоришь так, - всё так же тихо почти прошептала Соня. Мурашки, и всё внутри замирает.
Мы немного помолчали, а потом я, по-прежнему делая вид, что читаю, спросила:
- А что у тебя вчера было, о чём ты хотела рассказать?

- Ну, мы вчера покушали, на сегодня всё приготовили, мне платье это погладили, я папе помогла его рубашку погладить, и папа опять захотел меня купать. Тоже так меня раздел, намылил всю, потом попросил ножки расставить, и писю с попой тоже стал мыть, просто рукой. Мне сначала было немного неловко и стыдно, а потом стало хорошо, почти как вот ты меня гладила. Я стояла, глаза закрыла, а он там ручкой, долго. Потом опять взял лейку, мы немного поигрались, потом вытер меня всю, а затем в спальню, где они с мамой спят, отнёс на ручках, и там подарил мне такую, ну, как ночнушка, только она такая тонкая, с кружевами, очень красивая. Потом он принёс ноутбук свой, и мы с ним сели в кровати, спиной на подушки, и одеялом накрылись вот так, наполовину, и папа опять мне стал показывать всяких разных девочек и мальчиков, спрашивал, какие больше нравятся. А потом мы с ним посмотрели ещё фильм про ту девочку, ляльку и папу с мамой.
- Ой, ещё? – стараясь не пропустить ни слова, спросила я.
- Да, он был большой, ну, в смысле был долго, и интересно. Спальня была та же самая, кровать большая, рядом с ней колыбелька, как тогда. Только кровать была застелена одной такой большой пелёнкой. Папа мне сказал, что они просто купили в магазине ткань такую с рисунком…

- Да, знаю, - перебила я. Мы недавно в такой магазин заходили, маме были нужны нитки, там всё продаётся, я там ходила, видела. Мы даже там купили немного, для колыбельки кукольной, я тебе сегодня вечером покажу. Мы с рисунком выбрали, белочки и зайчики, на салатовом фоне, а у них какой был рисунок?
- Ну, такая, светло-светло розовая, и слоники, обычные, с цветком в хоботке, это, наверное мальчики, и девочки, с бантиком между ушками. Ну и там ещё были небольшие цветочки и бабочки. Ну вот, кровать застелена вот этим, две подушки, наволочки тоже такие же, на кровати сидит та самая девочка, а рядом с ней конвертик, в котором видно было личико ляльки. На кровати вокруг девочки лежали трусики, наверное, её, распашоночки, ползунки, чепчики, носочки, кажется. А девочка была в маечке, потом, когда она поворачивалась, было видно, что без трусиков, писюля и попа голенькие. Вот, девочка сидела и играла с лялей, говорила с ней, гладила её сверху, ну, через конвертик. Потом на кровать присела та самая женщина, мама этих девочек. В этом фильме лицо было видно, очень красивая мама, и старшая на неё похожа. Лицо такое круглое, полноватое немного, волосы очень длинные… Она была в ночнушке такой, свободной, красивой, такая, светло-сиреневая, где грудь и шея - рюшки, рукавчики с рюшечками тоже, но она была расстёгнута там, где грудь, и грудь была на виду. Папа сказал, что это такие специальные шьют ночнушки, для мам, которые грудью кормят.

Ну вот, мама села рядом с девочками, и сказала: «Ксюшенька сегодня у нас будет мама, а Оленька будет её маленькой. Поиграем так, Ксюша?». Ксюша, так зовут эту девочку, сказала, что хочет так поиграть. «Ляля проснулась, что с ней нужно сделать?», это мама спросила. «Посмотреть, описалась она или нет», ответила Ксюша. «Ну, давай, посмотрим», сказала мама. Ксюша начала раскрывать конвертик, а мама прилегла рядом. Под ночнушкой трусиков у неё не было, как и у Ксюши. Мама время от времени целовала ножки дочки и животик. Ксюша быстро раскрыла ляльку, которая была в одном памперсе. Ляля была очень такая пухленькая, и уже такая, знаешь, большая. Потом Ксюша сняла памперс, и мама сказала, что ляльке надо помыть писю. Она поставила на кровать такую небольшую ванночку, взяла малышку, и держала её одной рукой, а второй поливала водой из чайника, а Ксюша мыла писю и попу. Это всё так близко показывали, всё-всё было видно. У малышки пися большая такая, прям как у тебя. Губки от тёплой воды розовые-розовые такие.
Сравнение меня с младшей сестричкой Ксюши почему-то было мне приятно.

- Вот, а потом Ксюша малышку вытерла, - продолжала Соня. Мама убрала ванночку за кровать, а Ксюша гладила попу, спинку и ножки ляльке, которую мама на животик положила. Потом наклонилась и попу поцеловала ей. Мама вернулась, легла около малышки, справа. «Вот, а теперь ляля должна покушать», сказала она. Ксюша осторожно перевернула её на спинку с пузика, а мама сначала дала сисю ей, она несколько раз её так соснула, потом молоко уже пошло у мамы, и она наклонилась над лежащей лялей, и стала ей в ротик давать сисю. Мне папа сказал, что их снимал их папа, его голос там был слышен, шёпотом: «доча, целуй сестричку…». Ну, Оля-то на спинке лежала, ножки раскинуты, как у тебя, когда я тебя глажу, Ксюша там улеглась, и начала животик и писю целовать. А мама ей так волосики рукой убрала в сторону, чтобы видно было, как она целует. Потом мама, они же близко лежали с Ксюшей, Ксюша опиралась на левый локоть, взяла её свободную ручку, положила её ладошкой себе на писю, и ногой прижала. Видно было, что маме хорошо, она глаза прикрыла и так охала тихонько. Потом папа их, как мой папа объяснил, подошёл ближе, чтобы показать, как лялька сосёт, и как на второй груди у мамы сосок такой большой стал. Потом он камеру так поставил, чтобы она снимала, и всё было видно, а сам взял за ножки, где попа, Ксюшу, и поднял её так, что она ножки поджала и на колени стала, попой кверху, и стал ей целовать попу, и писю тоже, она попку так выгнула, что пися там снизу, но вся на виду. Так они друг друга целовали, потом мама сказала «не могу больше так, хочется очень. Ксюша, поласкаешь меня?». Потом она взяла ляльку, положила себе подушку под голову, легла на спину, ноги раздвинула сильно, и дала малышке другую грудь, а ту, которая малышка кушала, вытерла Ксюшиными трусиками. А Ксюша так же улеглась между маминых ног, как до этого лежала, и стала маме писю целовать и лизать, как мы друг дружке. Только сначала папа с неё снял маечку, и она совсем голенькая стала. У мамы Ксюшиной пися была гладкая, без волосиков, не так, как у моей мамы. Я дома несколько раз видела, потом мне папа рассказал, что иногда женщинам взрослым не нравится, когда волосы там, и они их убирают.

Да, вот, Ксюша как стала целовать маме писю, так сразу мама заохала и завздыхала. «Язычком, Ксюшенька, повыше, чуть повыше, оххх». А потом, чуть погодя : «ручку, солнышко, ручку». И Ксюша вот так вот пальчики сложила, чтобы был кулачок, и маме его в писю. И кулачок и ручку саму. А мама стала так попой туда-сюда.
- Прямо ручкой в…? – округлив глаза от изумления, спросила я.
- Ага, я тоже сначала удивилась сильно, - ответила Соня. Но потом папа мне показал писю того папы, когда она у него стояла, и она почти такая же, как Ксюшина ручка, ну, такая же толстая почти. Ну и вот, Ксюша целует маму, и ручкой в писе, а папа сзади целует Ксюшу. Тут вдруг мама сделала так, ааааххххх, выгнулась вверх, и упала обратно. Ксюша ручку вытащила тихонько, она у неё вся мокрая, и из писи начало выливаться, как будто мама описалась. Папа тут остановил, и рассказал мне, что Ксюшиной маме стало очень хорошо…
- Как мне вчера, - прервала я Соню. Да, маме было… было… тебе надо самой, чтобы понять.
- Да, а потом мама приподнялась, лялька уже грудь выпустила из ротика, и, кажется, засыпала. И мама Ксюше такая, шёпотом «доченька, лапочка, хочешь, мама тебя поцелует. Только ты мне пису вытри, пожалуйста." Ксюша вытащила из-под-маминой попы распашонку лялькину, мама ноги поставила на кровать и попу подняла, а Ксюша ей всё там вытерла. Потом Ксюша легла на спинку, мама отдала ей сестрёнку, положила Ксюше её на пузик. Мама сначала малышке попу стала зацеловывать, жадно так, легла, сначала грудью Ксюшину писю закрыла. Потом, когда нацеловалась она с лялькой, папа, который целовал Ксюшу, он подвинулся на коленях туда, повыше, где подушки. Его пися уже стояла и так подёргивалась.

«Давай Ксюшеньку с Олечкой немного переложим», сказал он. Мама приподняла Ксюшу, папа ей подложил подушки под спинку и под голову, она теперь как бы сидела, ну, наполовину. А лялю держала ручками за попу, одной держала, другой гладила. Мама её целует, писю, ножки, Ксюша глазки закрыла. А папа рядом на коленях стоит, и в губки ей своей писей, ну, головкой тычет. Она ротик приоткрыла, а он туда головку, и так тихо туда-сюда, сам ещё попу ляли гладит, а Ксюша лежит и мычит, наверное, от маминых целовашек. Потом у неё ножки затряслись, она папину писю выпустила из ротика, голову назад закинула и так тоненько запищала «иииийииии». И потом она уже просто лежала, как ты, даже не двигалась. «Ты на Оленьку хочешь, милый, да?», спросила мама, целуя ляле попу, ляля ведь так и лежала на Ксюше. Папа спящую уже лялю положил на спинку, ножки у неё были раскинуты широко, пися прям такая большая-большая. А потом мама взяла его писю в ротик, всю прямо, так, что носом в его живот упёрлась. А потом вытащила и ручкой направила на лялькину писю, и из неё полилось опять белое, на малышку, на пузик ей, на писю. А мама наклонилась над лялей и стала своей грудью ей по животику и по писе тереть. Растёрла так, что папа набрызгал, а папа потом ей грудь обратно в ночнушку спрятал. Потом мама положила лялю радом с Ксюшей, поцеловала им по очереди писи, и накрыла их вместе пелёночкой, которая на кровати лежала. И фильм закончился.

- А потом папа тебе ещё что-то рассказывал? – спросила я.
- Ну, он сказал, что они так часто играют у себя, и что он их знает, и что этот фильм они специально для него сделали.
- А потом что было? – спросила я.
- Потом папа сказал, что сделает мне массаж. Мне мама часто делает перед сном. Я сняла эту кружевную ночнушку, легла на животик, папа намазал мне кремом спину, и стал делать массаж. Долго делал. Потом сказал, что надо трусики снять, чтобы не испачкать в креме, снял их, и стал попу мне так же с кремом гладить. Было очень приятно, и я заснула. Сквозь сон помню, что папа меня одеялком укрыл и сам рядом лёг. От него было тепло так, особенно около попы. А потом я уже утром проснулась, папа раньше встал, уже завтрак приготовил, когда я умывалась.
Я уже хотела спросить Соню, но тут нас позвали кушать. За нашим разговором мы не заметили, как прошло утро и наступило время обеда. После обеда, как обычно, были занятия, потом мы играли, потом был полдник, и вскоре уже нужно было собираться домой. Моя мама пришла за нами немного раньше, чем обычно. Помогла нам одеться, и мы вышли на улицу, где уже по-осеннему стемнело. Мы шли рядом, в одной руке у мамы был пакет, другой рукой она держала меня, а я своей второй взяла Сонину горячую лапку.
Впереди был чудесный вечер…

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

Когда мы пришли, папы ещё не было, обычно он приходил немного позже нас с мамой. Кроме того, мама просила его зайти в магазин. Пока мама переодевалась и готовила нам в зале место для игр, я показала Сонюшке квартиру, и свою комнату. Она пришла в восхищение от моей зелёной стены, на которую, кстати, на праздники папа развешивал гирлянду.
- А вот тут мы с тобой будем байкать, если мама разрешит, - сказала я, когда мы подошли к кроватке.
Я задёрнула занавеску, которая закрывала её от остальной комнаты.
- Как здорово, - прошептала Соня. У меня такого нет, обычная кровать в комнате, и узкая, только одной и поместиться можно. А ты можешь тут и как в домике играть.
- Давай переоденемся и пойдём маме поможем, - сказала я. Я ей обещала.
Мы достали Сонины вещи из пакета, помогли друг дружке снять платья, и оделись в домашнее. Перед тем, как выйти из комнаты, мы, не сговариваясь, потянулись друг к дружке, обнялись и несколько секунд целовались. Всё это время меня переполняло желание быть ближе, и я подчинялась ему каждый раз, когда это было возможно. Прикосновения, будто бы случайные, когда нас видели другие, поглаживания украдкой, когда можно было надеяться, что это останется незамеченным. Сонюшка отвечала мне тем же, я это видела по её взглядам, ощущала по жестам, касаниям. Этот её ответ ещё больше усиливал нежность к ней и желание сделать приятно…
На кухне мама дала нам ножи, я чистила картошку, а Соня резала овощи для салата. Ужин был почти готов, когда пришёл папа, с большим пакетом в одной руке, и прозрачной коробкой с тортом в другой. Ужин прошёл за разговорами, Соня рассказывала о себе и своих папе с мамой, о том, куда они ездили, где любили гулять. Затем, после ужина и чая, мы пошли в зал. Папа, как оказалось, среди прочего, принёс коробку с игрой. «Свинтус» - прочитала я на ней.
- Да, это забавная игра, сейчас я расскажу правила, будет весело, - сказала мама.
Игра действительно оказалась суперской. Сначала играли втроём, потом присоединился папа. Через два или три часа в горле у нас с Соней запершило от выкриков «Свинтус», мама с папой увлеклись так, что радовались своим выигрышам едва ли не больше, чем мы.
Наконец, устав, мы завалились на диван, а папа пошёл сделать им с мамой чай, а нам с Соней какао.
- Соня, ты где хочешь спать, на одной кровати с Алёной, или на кресле? - спросила мама. Если на кресле, папа сейчас его разложит.
- Я могу и с Алёной, если она не против, - сказала Соня нарочито небрежным тоном, как бы между прочим.
- Ну и хорошо, я вам сейчас тогда перестелю кроватку, - сказала мама. А ты, солнышко, дай Соне какую-нибудь свою ночную рубашку, чтобы после душа она её надела. Она, конечно, ей большевата будет, но, думаю, ничего страшного.
- Мам, а можно… можно, мы с Соней вместе в душе? Я покажу, как там у нас что, и где что взять, - с колотящимся от волнения сердца и внезапно ставшими влажными ладошками спросила я.
- Вместе? Ладно, вы там только не проказничайте, а то зальёте нам там всё, - разрешила мама.
На такое я даже в самых своих смелых мечтах не могла рассчитывать. Нарочно не смотрела на Соню, думая, что мама вот-вот передумает. Но нет, сменилась тема нашего разговора, мы стали обсуждать прошедшую игру, и думать, во что мы будем играть в следующий раз, тут пришёл папа с подносом, на котором были наши чашки и порезанные ломтики торта. Закончив с чаем и какао, мы с мамой втроём пошли в мою комнату, где я выбрала для Сони ночнушку, взяла вторую себе, мы тут же, в комнате, разделись до трусиков, покидав всё снятое на кресло, и ушли в ванную, а мама осталась застилать нам кроватку.
Войдя с Соней в ванную комнату, я сразу плотно прикрыла дверь, мы с Соней сняли единственное, что было ещё на нас – трусики, и, наконец, смогли в первый, по сути, раз рассмотреть друг друга голенькими. Прелестная нагота Сонюшки была для меня столь же приятна и желанна, как и её прикосновения. Худощавая, с немного выступающими рёбрышками и перламутрово-белой кожей, она была удивительно, по-детски, грациозна. Изящная тонкая шейка, полускрытая волной волос, нежные ручки, одна из которых была прижата к бёдрышку, а вторая опущена в этом известном всем детско-девиче-женском жесте, когда ладошка стремится прикрыть писю, едва заметные розовые бусинки грудок. Соня, конечно, видела мой пожирающий её взгляд, она убрала с писи правую ручку, позволяя мне впиться глазами в вытянутый и немного выпуклый треугольничек ниже животика, разделённый на две части узенькой щёлкой, которая заканчивалась где-то там, ниже, там, где её скрывали плотно прижатые друг к другу ножки. Соня сделала оборот, и я увидела спинку, почти до талии скрытую под водопадом волос, изгиб талии там, где она переходит в нежные полукружия ягодичек, и две очаровательные складочки там, где попа заканчивается и начинаются ножки.
Соня смотрела на меня таким же ласкающе-нежным взглядом. Он задержался на моих выпуклых уже холмиках грудок, которые она любила ласкать перед сном в садике, спустился ниже на ещё более выпуклый, как у беременной, животик, затем на выдающиеся вперёд губки писи, которым было тесно между прижатыми одна к другой ножками. Я тоже повернулась вокруг своей оси, давая рассмотреть упругие овалы моих ягодичек и полные ножки ниже. Наглядевшись друг на друга, мы залезли в ванну, я задёрнула шторку, чтобы не брызгать на пол, включила воду, и стала поливать Соню из лейки тёплыми, почти горячими струйками. Через несколько секунд Соня забрала у меня лейку. В ванной быстро стало очень тепло, мы поливали друг дружку водой, нежась и гладя друг друга. Потом Соня попросила меня лить себе самой на грудь, и обеими ручками стала ласкать мои холмики. Льющаяся на грудь горячая вода, нежные Сонины ладошки, гладящие припухлые выпуклости - это волшебное действо отозвалось водной тепла внизу живота... Затем, повесив лейку на штангу держателя, мы намылили наши головы, помогли друг-другу их ополоснуть, потом я дала Соне мамину мочалку, себе взяла свою, и мы принялись натирать друг друга. Прикосновения, прикосновения, ещё, ещё... Шейка, грудка, спинка, животик… Неужели бывает ещё что-то, более приятное?
- Сонь, подожди, дай-ка мне с полочки вон ту розовую бутылочку, - сказала я. Видишь, тут написано «интимное крем-мыло», это для писи и попы, мне мама сказала. Выдави мне сюда, на ладошку, вот, а теперь ножку правую на край ванны поставь.
Сонюшка сделала как я сказала.
Я коснулась ладошкой лобочка, и скользнула по нему вниз, к горячим и мокрым губкам. Вниз-вверх, вниз-вверх, попа, попа, опять вверх. Соня стояла, прикрыв глазки, и положив руки мне на плечи, держалась за меня.
- Алён, я писать хочу - вдруг чуть слышно прошептала она.
- Писай, моя хорошая - так же шёпотом сказала я, и тут же мою ладошку и пальчики обожгло упругим горячим потоком, который, прорвавшись сквозь преграду, залил и мои ножки. Ощущение этой Сонюшкиной доверчиво-беззащитной, как у грудной малышки, открытости вызвало во мне такой прилив нежности, что я почти расплакалась. Через несколько секунд животик Сони у меня под ладошкой сократился, раз, второй, выталкивая остатки влаги, и я, двигая ручкой туда-сюда, продолжила намыливать, а на самом деле ласкать, Сонины писю и попу. Хотя тогда было сложно сказать, кто кого больше ласкал – моя ли ладошка Соню, или Сонины губки, лобочек, нижние части ягодичек и скользко-гладенькое колечко попы – мою ладошку…
- Сонь, помой меня тоже, пожалуйста, - сказала я, оторвавшись наконец от Сониной писи, и поднимая ножку на край ванны, как это сделала по моей просьбе Соня. Нам нельзя, понимала я, сильно задерживаться здесь. Для мамы с папой мы были просто две шестилетние девочки, между которыми никак не могло быть того, что было у нас с Соней. Зато там, в кроватке…
Соня выдавила себе на ладошку немного мыла из того же розового флакона, и коснулась ей моих губок, накрыв их. Ой, как это сладко, ой, как сладко! Я немного выпятила животик, чтобы быть ближе к Сониной лапке. Она была маленькая, меньше, чем мои, казалось, на глазах распухающие от желания ласки губки. Внизу животика стало горячо, пися хотела раскрыться навстречу чему-то нежному, накатила невероятная истома, и я поняла, почему Соне захотелось писать от моих прикосновений. Вверх-вниз лапка, вверх-вниз, ооохх, ой, аах, ещё, ещё, пожалуйста ещё…
Всё-таки нам пришлось прервать наши ласки, смыть с друг друга мыльную пену, вытереться, одеть наши ночные рубашки и трусики, и, закрутив наши мокрые волосы в полотенца, выйти из ванной. Мама позвала нас на кухню, где высушила нам по очереди, сначала Сонюшке, а потом мне, волосы феном, и расчесала нас. Когда мы сидели, уже с высушенными распушёнными волосами, я пожаловалась маме, что натёрла подмышкой, наверное, платьем. Мама принесла из спальни небольшую стеклянную баночку, и смазала мне подмышку. «Вазелин», было написано на этикетке.
- На, возьми в комнату себе, утром ещё сама помажешь, или пусть Соня тебе, если не достанешь, - сказала мама, отдавая мне баночку. А теперь всё, идите баиньки. Платье я тебе сама поглажу, Сонино я у тебя повесила, чтобы не помялось. Мама, вместо «спокойной ночи», поцеловала нас, и вот за нами закрылась, мягко щёлкнув язычком ручки, дверь моей комнаты. Я в темноте подошла к тумбочке, и включила свою ночную лампу, стоявшую на ней.
- Сонь, смотри, мама нам моё любимое постелила, - сказала я. Кроватка была застелена свежим постельным, мама мне его купила два комплекта. На светло-розовом фоне простынки, наволочек и пододеяльников прыгали, лежали, резвились лисята.
Мы залезли на кроватку, и я задёрнула занавески, превратив кроватку в некое подобие колыбельки с пологом. Свет ночной лампы всё-таки проникал через них, слабо, но позволял видеть влажно блестевшие Сонюшкины глаза. Она, было, хотела уже снять с себя ночную рубашку, но я, взяв её ручки в свои, сказала:
- Хочу сама.
Потом подняла её ручки вверх, и подняв ночнушку за подол, освободила от неё Сонюшкино тельце. Соня сделала то же самое с моей ночнушкой, и вот мы стоим друг перед дружкой в трусиках. Соня, прикрыв ручками то место, где под трусиками была пися, ждала, что будет дальше. Я, как и мечтала, опустилась перед Соней на колени, и, убрав с трусиков её ручки, поцеловала пузик, а потом уткнулась носом в трусики. Аааах, какой же восхитительный аромат, Сонюшка, что ты делаешь, что ты так приятно пахнешь, как у тебя так получается? Вздох, ещё вздох, ещё, я не могла надышаться этим тёплым сладким кружащим голову запахом, касалась носом, губами белой ткани, ощущая под ней нежное, что влекло меня к себе. Сонины ручки скользнули под резинку трусиков, и спустили их ниже, так, что мои нос и губы коснулись губок. Поцеловав их несколько раз, я стянула трусики дальше, так, что они упали на кровать, и встала. Соня так же стащила с меня мои, и вот мы стоим, касаясь друг дружку пузиками. Мои руки легли Соне на спину, её руки – на мою попу, и мы наконец-то прижались друг к другу, грудка к грудке, пузик к пузику, лобочек к лобочку.
- Какая ты горячая, Алёна, так классно, - шептала мне Соня, теснее и крепче прижимаясь ко мне. Она шептала, и её влажное дыхание обжигало мне губы. Целовать, целовать, да, ой, ещё, ещё… Мы несколько минут стояли так, прижимаясь друг к дружке, потом легли, укрылись одеялом, и опять, вытянувшись, прижались, гладя друг другу попы и опять целовались, целовались…
- Давай я тебя первая поцелую, писю, чтобы тебе было хорошо, как мне? - шептала я в перерывах между поцелуями.
- Ой, Алёнушка, да, да, да, - шептала Соня.
- Ты как хочешь, под одеялком, чтобы тёплышко очень было, или просто?
- Хочу, чтобы ты горячая была, чтобы очень-очень, - шептала Соня.
- Хорошо, тогда будем под одеялком, - шептала я в ответ. Только, Сонюшка, когда я буду целовать писю, тебе скоро захочется закричать или запищать, ты, пожалуйста, не пищи, а то мама с папой услышат, ладно?
- Так приятно будет? – спросила Соня.
- Мне так было, очень – ответила я. Затем я спустилась немного ниже, голова моя скрылась под одеялом, и я начала целовать Сонины грудки. Сюда уже не проникал слабый свет ночника, было жарко и очень нежно от Сониной кожи. Я погладила своими щёчками Сонин животик, спустилась ещё ниже. Соня улеглась на спину, согнула ноги в коленях, поставила их обе на кровать, и широко развела в стороны. Вот он, милый гладенький лобочек, вот начало губок. Я захватила своими губами одну из губок, получилось, как будто мы одновременно с Сониной писей целуем друг друга, Соня прерывисто задышала. Касаясь носиком того места, где сходились губки, я ощутила, как там, чуть ниже, набухает тот самый горячий холмик, прикосновения к которому были так приятны и мне. Меня влекла к себе Сонина пещерка. Я в прошлый раз лишь слега попала в неё язычком, сейчас у нас было время, чтобы побольше исследовать её. Сначала я просто поцеловала её, чем вызвала у Сони новый вздох, затем коснулась кончиком языка. Там было очень влажно, даже мокро. Я нажала, и мой язычок проник в это узкое, мокрое и горячее место. Глубже, глубже… Интересный вкус, немного кисленько. В голове внезапно возникла картинка. Тот папа, из фильма, о котором рассказывала Соня… Он брызнул девочке в пузик из своей писи, а я сейчас целую её, а пися выталкивает, выталкивает белое... Мой пальчик похож на писю мальчиков. А что, если? Я немного отстранилась от горячей трепещущей пещерки, и осторожно засунула в неё половинку своего указательного пальчика. Интересно, заметит Соня, что это не язычок уже? Пальчиком я ощущала удивительное нежное, пульсирующее, сжимающееся и разжимающееся. Соня немного подалась попой вниз, как бы стараясь сделать так, чтобы пальчик глубже вошёл в пещерку. Вот он уже почти весь там, я ощутила кончиком какое-то препятствие, и подержав там ещё немного, вытащила мокрый пальчик. Хотелось попробовать на вкус, и я погрузила его себе в ротик, облизала… Ммм, приятный такой, опять кисленько, и ещё что-то такое непонятное… После пещерки я поцеловала губки вокруг, облизала опять сочащуюся влагой пещерку, спустилась к попке. Потом вернулась к пещерке, из которой опять сочились капельки, слизнула их, и поднялась немного вверх, к уже очень большому бугорочку. Подышав на него, коснулась губами, язычком, потом обхватила губами и сделала такое движение, как лялька, когда пытается взять в ротик сисю и сосать её.
- Ой, ой, ой – тихо заойкала Сонюшка. Я
Я стала, едва касаясь, язычком гладить этот бугорок.
- Оох, оох, аах, аай, - часто и мелодично завздыхала Сонечка, завертела в разные стороны головой по подушке.
Несколько минут я так ласкала Сонюшку под её едва слышные через одеялко всхлипы, ойканья, вздохи. Бугорок у меня под язычком вырос ещё больше, мои пальчики, которыми я поглаживала дырочку чуть ниже, были все мокрые от того, что вытекало из пещерки. Внезапно я ощутила, как Соня руками схватила и зажала в кулачки простынку, её животик затрепетал, а вытянутые ножки замолотили по кроватке. Затем она вся обмякла, и я поняла, что у неё получилось, как у меня тогда. Я выползла к ней наверх, положила голову рядом с ней на подушку, прижала её безвольное и податливое тельце к своему, и стала целовать в приоткрытые влажные губы, которые пока даже не отвечали поцелуем.

[Вектор]

Воспоминания Алёнки, продолжение...

Несколько минут Сонюшка лежала как бы в забытьи. Мои дорогие читатели, те из вас, кто целовал спящую девушку, поймут, что я ощущала, целуя Соню в мягкие, как будто сонные и послушные, губки. Ей ротик был слегка приоткрыт, я раздвигала губки язычком, касалась её зубок, язычка, голова шла кругом от её тёплого дыхания. Наконец, Сонюшка, тихо застонав, прошептала:
- Я умерла?
- Нет, мы в кроватке с тобой, тебе было хорошо, да? – тихо спросила я её.
- Я думала… меня куда-то понесло, понесло, я думала, что упала и разбилась, - уже более внятно сказала она. Это было так чудесно, чудесно... Это всегда так теперь будет, если писю так целовать?
- Да, думаю, теперь должно всегда получатся, - ответила я.
Соня, уже окончательно придя в себя, сильнее обняла меня за попу и теснее прижалась, своим округлым лобочком я ощущала её горячие и влажные от моих поцелуев губки. Затем, полежав так немного, она немного подвинулась ниже, и вот он, её первый поцелуй моей пухлой грудки, которой она всегда восхищалась. Я легла на спинку. Сначала поцелуи были нежными, губы едва касались кожи, потом постепенно они стали более жадными, Соня целовала мои горошинки, словно хотела напиться из них, как когда-то у мамы. Она целовала, гладила щёчками мои холмики, от этого было очень нежно и сладким эхом отзывалось ниже. Затем я ощутила её разгорячённые ласками губы и щёчки у себя на животике, затем на лобочке…
- Сонь, тебе не жарко? – спросила я, приподняв край одеяла, под которым скрывалась, целуя меня, Соня. Я могу раскрыться, а ты можешь взять своё одеялко, и под ним меня целовать.
Соня вместо этого ручками попросила, чтобы я раскинула ножки, а сама поползла вместе с одеялом, которым мы были укрыты, и улеглась у меня между ними. Я потянула на себя Сонино одеялко, и прикрыла себе грудь и животик, оставив для Сони открытой писю.
И вот они, легкие и частые касания её губ, язычка, носика. Ой, как это сладенько, ооох… Соня спустилась ниже, её язычок затрепетал в моей дырочке, вызвав волну, которая горячо поднималась теперь уже от животика к груди, затем она, втиснув, наверное, половину язычка между холмами выпиравших, сочных от желания ласки, губок, провела им вверх, туда, где рос и рос бугорок, и накрыла его влажно-огненным покрывалом. Я вновь ощутила, как пися словно раскрывается навстречу чему-то большому, внутри живота всё сжималось, выталкивая что-то наружу, что-то горячее и скользкое проникло в пещерку, вызвав в голове затмивший всё образ из того фильма, про который мне рассказывала Соня. Я видела как бы со стороны свои губки, приближающуюся к ним налитую красную головку, от которой волнами расходилось тепло. Всё ближе, ближе, пися раскрывается всё больше, холмик, который чуть выше, растёт и растёт от горячих касаний язычка. И вот она внутри, она заполнила собой всё, волны её жара растекаются по ножкам, животику, попе, доходят до груди, вызывают сладкий спазм, от которого перехватывает дыхание. Головка становится больше, больше, и внезапно из неё начинают исходить мягкие, нежные и горячие толчки, туда, внутрь писи, внутрь, внутрь, ещё, ещё… Под напором этих толчков наливается чем-то упруго-горячим животик, через мгновение он готов лопнуть от этого напора… Внезапно от холмика, который Сонюшка гладила язычком и губами, начинает исходить та сладкая волна, которая заставила меня потерять сознание тогда, в первый раз. Пищать и кричать опять нельзя, услышат мама с папой, но зато можно дышать. И я дышу, глубоко, выдыхая почти весь воздух из груди, в сладкой судороге вытягивая, как балерина, ножки… Пока я обессиленно лежала, доведённая ощущениями своего тела почти до обморока, довольная и улыбающаяся Соня укрыла меня всю одеялом, прижалась ко мне и положила голову рядом с моей на подушку, целуя, как и я её сначала, меня в податливые от неги губы. Так мы и заснули, убаюканные теплом наших тел. Уже под утро, встав пописать, я укрыла спящую Соню её одеялом, и, еле держась на ногах, пошла в туалет. Писать почему-то было приятнее, чем всегда. Вернувшись, я легла под своё одеялко, и так нас утром и разбудила моя мама. Просыпаясь, я с сожалением отметила, что сегодня пятница, а значит, после садика Сонюшку заберут на целых два дня…
- Понравилось играть? – спросила моя мама у Сони, когда мы завтракали.
- Ошшень - ошшень, - закивала Соня, пытаясь ответить со ртом, полным омлета.
- Алёнка будет приглашать тебя в гости почаще, и ты тоже приглашай её к вам, ладно? – сказала мама. Дружить нужно не только в садике.
Мы с Соней переглянулись, не скрывая радости, истинную причину которой знали только мы. Чаще видеться, и иметь возможность быть рядом – это всё, что нам с ней было нужно.
За завтраком последовали обычные сборы, мы оделись и вышли в морозное осеннее серое утро, и вскоре были уже в садике. Начался обычный день, рутинность которого мы с Соней раскрасили нашими разговорами про то, что мы с ней ощутили прошедшей ночью. Мы нашим, ещё тогда детским наивным языком, пытались в деталях рассказать друг другу свои эмоции и ощущения, которые дарили друг дружке. Тихий час, обычные наши тихие ласки, занятия, полдник… Приблизилось нежеланное время расставания. Мы спустились вниз, к пришедшим за нами родителям, мелькнули в дверях кончики Сониных косичек, торчавших из-под шапочки с огромным пушистиком на макушке, и я на целых два дня осталась без подружки.
- Начинается посадка на рейс Москва-Симферополь, - снова вернул меня в реальность безразлично-холодный женский голос. Я первой подошла ко входу в кишку, которая соединяла зал ожидания с самолётом, желая поскорей сесть на своё кресло, пристегнуться, отслушать надоедливый инструктаж стюардесс и вернуться к воспоминаниям… Ну вот, наконец-то можно закрыть глаза, отключиться от всего окружающего, чтобы вернуть тень тех ощущений, от которой даже сейчас в животе разливалось приятное тепло… Итак, на чём я остановилась? Ах, да, Сонины выходные… После которых нас, хранящих один общий секрет, стало трое.
В понедельник я, как обычно, с нетерпением дожидалась Соню в садике. Поднявшись из прохладной выстуженной прихожей, где то и дело открывалась дверь, впуская вместе с детками морозный утренний воздух, я устроилась так, чтобы видеть дверь, ожидая, что вот-вот появится знакомая тоненькая фигурка моей любимки. На этот раз мне не пришлось плакать от обиды в туалете, Сонюшка появилась довольно быстро. Найдя меня глазами, она подошла, мы с ней украдкой коснулись ручками, потому что поцеловаться у всех на виду было нельзя, и сели, дожидаясь начала утренних занятий.
- У меня такое было, такое… - прошептала мне Соня.
По ней было видно, что она разорвётся, если прямо сейчас не расскажет мне то, что съедало её изнутри. Но прямо сейчас не получилось. Началось занятие, мы слушали воспитательницу, выполняли то, что она предлагала делать, но я ни полслова не запомнила из того, что там тогда говорилось и происходило, потому что всё время гадала, что же такое произошло у Сонюшки. Занятия, будь они неладны, всё-таки закончились, и я, как обычно, попросила у воспитательницы свою очередную книгу, которую мы с Соней тогда читали. Открыв книгу, и наполовину загородившись ею от шума и суеты наполненной детьми игровой, я услышала шёпот Сони.
- Папа знает про нас с тобой, мой папа. Знает, что мы… что мы целуем наши…
- Что???? – задохнулась я. Сердце ухнуло куда-то вниз, дыхание перехватило, я, наверное, побледнела так, что Соня, сама испугавшись, стала торопливо и сбивчиво меня успокаивать.
- Понимаешь, он сказал, что это хорошо, что мы так, что это нормально, что он никому не скажет, и что он не против – шептала Соня, стараясь смыть волны липкого страха, из-за которого у меня дрожали руки.
Постепенно утихла дрожь, я успокоилась, из головы исчезла картинка, в которой папа Сони при всех детях, собравшихся внизу, в прихожей садика, показывал на меня маме пальцем и говорил «Она целует письку..»
- Зачем ты ему рассказала? - тихо спросила я Соню.
- Я ненарошно, я во сне, - виновато прошептала Соня.
- Как это – во сне? – не поверила я.
- Ну, я иногда говорю во сне, мне мама рассказывала. Вот, а вчера мы тоже спали с папой на их с мамой кровати. А утром я проснулась, захотела сока. Папа принёс, я попила, а потом он рядом на кровать сел, и рассказал, что я говорила.
- Что он рассказал? – опять невольно холодея, спросила я.
- Он ночью проснулся. Слышит, что я начала говорить что-то, ну он и решил послушать. Сказал, что говорила так: «Алёнушка… пися… приятно так.. целуй… горячая… хорошо… ты хочешь?». Сказал, что понял, ну и стал так расспрашивать, ласково, я понемногу и рассказала. Ну, как мы друг дружку гладим, ласкаем, целуем…
- А что было, когда ты у нас была в гостях, тоже рассказала? – спросила я.
- Да. Прости меня, пожалуйста, - прошептала, опустив глазки, Соня. Но папа мне столько всего хорошего наговорил. Он, когда я сказала, что мы целуемся, и писи тоже целуем, на колени около кровати встал, я лежала же под одеялком, обнял меня, стал в щёчки целовать, горячо так и часто, и говорил, что я его солнышко, что он так счастлив, что у меня есть любовь, то есть ты есть, и что он тоже хочет, чтобы я была его любовью.
- Не совсем понимаю, как это - сказала я.
- Ну, он сказал, что я хочу, и если ему можно, то у нас с ним будет такая же любовь, как у нас с тобой. А потом он сказал, что будет любить меня не только как дочу, а и как маму тоже.
У меня перед глазами сразу возникла та сцена, которую мне удалось подсмотреть у мамы с папой в спальне, только на месте мамы и папы была Сонюшка и её папа.
- Ой, Соня… Что ты ответила? – спросила я.
- Я сказала, что хочу, - прошептала Соня, краснея. А потом папа меня поцеловал и сказал, что нам с ним будет очень хорошо. И что нам с тобой тоже будет очень-очень хорошо, что он нас научит…
- Нас? – спросила я.
- Ну да, сказал, что он будет рассказывать и показывать мне, а я – тебе. А потом сказал, что никто, кроме нас троих, не должен про это знать. И моя мама тоже пока ничего не должна знать. Если папа решит, что надо сказать маме, он сам скажет. В мире есть много людей, которые иногда глупые, иногда они не привыкли просто к такому, чтобы любовь была между маленькой девочкой и взрослыми. Таким людям лучше ничего не рассказывать.
Странно, но то, что говорила Соня, подтверждало то, что я или инстинктивно считала правильным. Наши с Соней отношения должны были быть скрыты ото всех. В противном случае они закончатся, и мне от этого будет больно, и Соне от этого будет тоже больно. Почему это должно быть так, я тогда не могла сказать, но ощущала, что это точно будет так, если наши секреты перестанут быть секретами. И вот теперь про наш секрет узнал взрослый. Было, с одной стороны, страшно и тревожно, больше всего было страшно потерять Сонюшку, но с другой стороны я понимала, что Сонин папа чем-то особенный, и что он будет хранить наш секрет.
- А что ты вы делали тогда, после садика, ну, когда тебя папа забрал, - спросила я, чтобы отвлечься от всё ещё давившей меня тревожности.
- Ой, тогда вечером было хорошо, - сказала Соня. Мы пришли домой, по пути ещё в магазин зашли, папа на кухне делал нам покушать, а я ему помогала. Мы уже хотели садиться, как тут мама позвонила. Мы с ней вместе поговорили, сначала папа, потом я, мама сказала, что обязательно привезёт мне оттуда подарок, и что-то вкусненькое. Я попросила, чтобы она и для тебя что-то купила. Вот, потом мы покушали, я рассказывала про садик, рассказывала, что мы с тобой читаем часто, папа сказал, что теперь будет мне тоже читать. Потом мы с ним играли, в шашки, он меня учил, у меня уже хорошо получается. А потом я уже играла одна, потому что папе надо было нас собрать, мы хотели на следующий день пойти в наш большой, этот, ну, рыбки где, вы туда с мамой тоже ходили. Забываю всё время, как он называется.
- Аквариум, - подсказала я.
- Да, точно, аквариум, - продолжила Соня. А потом папа меня позвал купаться. Сам меня раздел, как в тот раз, я уже привыкла. Стою, он меня мочалкой моет, так хорошо, как маленькая. В ванночке сидишь, ничего не делаешь, а мама тебя купает. У мамы тоже такое мыло есть для писи, как мы мылись с тобой, он его тоже взял, и ручкой мне животик, а я уже сама и ножки расставляю, чтобы папа и там тоже намылил. Он тоже нежно делал, но не так приятно, как ты. Ты когда ладошку положила, у меня там всё расслабилось сразу.
Затем папа меня ополоснул, вытер, завернул в сухой полотенчик, и на ручках отнёс в мамину спальню. Там мы с ним смотрели мультики, а потом он предложил массаж мне сделать. Взял крем мамин, который с лавандой, я на животик легла, а он спинку мне долго-долго мял, гладил. А потом попу тоже, так сладко. Давай, когда будем у тебя в следующий раз, тоже так сделаем? Гладил-гладил мне попу, и я стала уже засыпать, а папа меня одеялком укрыл, поцеловал, и рядом лёг. Ну а утром ты знаешь, что было.

[Sphynx]

Какая-то унылая порнуха.

[Вектор]

Какая-то унылая порнуха.

Не читай. Не для тебя писано. Такие, как ты, не способны оценить.
Лучше скажи, что будет в следующей части, если это не мой рассказ.

Не в этой, что будет следующей тут, а вообще после последней, которая есть на NK.
А я тебе скажу, что будет на самом деле.

[Kokovanja]

Какая-то унылая порнуха.

Обычный Стульчик.

[Sphynx]

Лучше скажи, что будет в следующей части, если это не мой рассказ.

Дальнейшая унылая порнуха? "Тогда она взяла двумя руками голову друга и буквально вжала в свою киску, так, что мальчик едва мог дышать, орудуя внутри языком. После этого спустя пару минут, девочка, наконец, испытала оргазм, кончая бурно и не стесняясь своих стонов, которые буквально наполнили комнату. Руслан даже зажал свои уши..." Вот.

[Вектор]

Лучше скажи, что будет в следующей части, если это не мой рассказ.

Дальнейшая унылая порнуха? "Тогда она взяла двумя руками голову друга и буквально вжала в свою киску, так, что мальчик едва мог дышать, орудуя внутри языком. После этого спустя пару минут, девочка, наконец, испытала оргазм, кончая бурно и не стесняясь своих стонов, которые буквально наполнили комнату. Руслан даже зажал свои уши..." Вот.

У меня такого нет нигде.
И я уже писал. Не нравится - не читай.

[Вектор]

Алёна и Света. День первый, знакомство.

На перелёт у нас ушло меньше времени, чем мне нужно было для погружения в моё детство. «Следующее путешествие в прошлое состоится на пляже, в уединении», подумала я про себя. Я любила быть одна. Хотя, почему одна? Книги, природа, долгие диалоги с самой собой… Это нельзя назвать «одна». Уже очень давно мне было дико и непонятно слышать от многих людей, что они не могут быть наедине сами с собой, что им скучно. Странное это слово – «скучно». Что это такое, если абстрагироваться от человека? Попробуйте найти вокруг себя что-то, что можно назвать этим словом. Будете искать долго и без успеха, и потом в конце-концов поймёте, что «скучно» - это вы. Вы. Скучные. Осознав однажды этот нехитрый вывод, я поняла, почему мама всегда, когда я пыталась завести об этом разговор, говорила: скучно скучным людям. Это означало: найди себе занятие. Как только ты найдёшь то, что тебе интересно, ты забудешь, что значит слово «скучно». Занятия всегда находились. Потом, когда я научилась складывать буквы в слова, открылся целый неохватный дивный мир, сокрытый там, между переплётами. Миллиарды судеб, бесконечные переплетения сюжетов, феерия воображений, плод невероятного труда стольких людей, что коснуться хотя бы ничтожной части их творчества было невозможно за всю жизнь. А вы говорите – вам скучно…
Размышляя об этом, я сама не заметила, как вышла из прохлады громадного чрева симферопольской «волны» в сухой жар летнего крымского дня. Едва успела приткнуть в уже забитый почти до отказа багажный отсек автобуса на Орджоникидзе свои чемодан с рюкзаком и заскочить в салон, как мы уже отъезжали от перрона. Итак, пара часов – и я, заселившись, смогу уже побродить по окрестностям и искупаться. Остаток моего путешествия прошёл довольно приятно, если не считать пробки на выезде из Симферополя. Кондиционера в автобусе не было, и если он двигался медленно, внутри быстро образовывался ад. Зато потом, чтобы нагнать время, мы гнали на максимуме, из люков сверху и из открытых окон неслись освежающие потоки, я любовалась непривычными для жителя северной части нашей страны пейзажами, время пролетело быстро.
Попросив водителя остановиться на въезде в посёлок, я забрала свои вещи, и, забросив рюкзак на плечи, пошла искать своё пристанище на время отпуска. Всё оказалось именно так, как описывалось на сайте, где я подбирала варианты своего размещения. Тихая улочка, домик с несколькими номерами, и мой номер на втором этаже, с отдельным входом. Затащив наверх свои пожитки, я оставила их у двери и огляделась. Да, всё так, как и должно быть. Окно, за которым виднелось вдали море, перед ним стол, за ним чуть вглубь номера большая кровать, за ней шкаф, а там, в дальнем конце – дверь, очевидно в ванную. Нажала кнопку лежащего на столе пульта, с лёгким вздохом заработал кондиционер. По левую руку от стола была небольшая кухонная стойка с встроенным холодильником, на которой можно было на скорую руку что-нибудь приготовить. Однако, надо отметить, что условия отдыха здесь, в Крыму, за последние годы значительно улучшились. Это, конечно, был не отель с бассейном, но кому нужен бассейн, когда тут столько пляжей. Я до этого не отдыхала здесь, но собиралась исследовать всю береговую линию, плоть до Коктебеля в одну сторону, и до Феодосии – в другую. Включая, конечно, и сам мыс, на котором раскинулся посёлок. Особенно меня интересовал завод. Когда-то он был закрытым, тут делалось что-то военное, кажется, торпеды, потом завод превратился в заброшку. А я любила заброшки. Мало того, что в них можно было исследовать что-то, дотоле мне неизвестное, к этому требовалось ещё изрядное воображение, чтобы по уцелевшим деталям восстановить картинку того, как здесь жили или работали люди…
Так, сейчас что? Уже хочется кушать, да и на завтра надо что-то купить. Вещи вечером, когда будет темно… Вывалила на кровать всё, что было в рюкзаке, закинула в него обратно ласты, маску с трубкой, купальник и полотенчик. Руки мыть и пописать… Прошла через всю комнату в ванную с довольно большой душевой кабиной, вымыла руки, умылась, с наслаждением пописала, и вышла, закинув за плечи рюкзак, из номера. До набережной посёлка, где располагались основные кафешки и другие заведения общепита, было минут пятнадцать-двадцать умеренно быстрым шагом. Там я покушала в одной из больших столовок, а затем, выпив у стойки молочный коктейль, двинулась искать себе местечко для купания. Пройдя насквозь посёлок, я поднялась по тропинке на холм, и передо мной открылась панорама Двуякорной бухты. Солнце всё так же нещадно палило, громко трещали многочисленные цикадки, море, тёмно-синее, то тут, то там было подёрнуто рябью. Я присела отдохнуть в жидкой тени одиноко стоящей акации, опёрлась спиной о рюкзак, и на несколько минут закрыла глаза, погружаясь в окружающую лениво-летнюю безмятежность. Посидев так несколько минут, стала спускаться вниз, к небольшому галечно-каменному пляжу, который заметила сверху. Неудача! На пляже были люди. Я ничего не имею против людей, конечно, но на море всегда старалась выбирать такие места, чтобы вокруг было безлюдно. Купальник, который я всегда брала с собой, был на тот случай, если мне не удастся найти нужное мне укромное местечко. Но чаще я купалась там, где никого не было, и купалась нагишом. Так было намного приятнее, во всех смыслах. Купальник не стеснял движений, я постоянно могла любоваться своим телом, а, найдя где-то у берега подходящую скалу, могла залезть на неё, и, полежав и нагревшись под солнышком, ласкать киску, пока меня не накрывало волной оргазма. Киску… Нет, дорогие читатели, я с детства привыкла называть её писей, поэтому пусть так и останется. Это может показаться кому-то по-девчоночьи наивным, пусть так, мне всё равно.
Пройдя этот пляжик с купающимися, я пошла вдоль берега. Обошла небольшой мысок, за которым опять был пляж, но и на нём были люди. Пройдя его, я подошла к скале, которая крутым наклоном уходила прямо в море. Её можно было обойти или по воде, или поднявшись выше, а потом спустившись. Ну, по воде – так по воде. Вода была прозрачной, было видно, что глубины там не больше, чем по ягодицы. Я сняла шорты, оставшись в обычных беленьких трусиках, одела вместо кроссовок купальные босоножки, и пошла вдоль скалы по поросшим водорослями камням. Пройдя её, завернула за угол и вышла на узкий участок берега, засыпанный галькой. Тут начиналась небольшая бухточка, за ней вдали виднелся причал, который вёл к какому-то зданию в несколько, семь или восемь, этажей, стоящему прямо в воде.
Я прошла всю дугу бухточки, чтобы обогнуть небольшой мысок, мне снова пришлось какое-то время идти вдоль скал по воде, и вот, наконец, я вышла на крохотный и безлюдный пляж. Через несколько секунд я уже была полностью обнажена, все детали моего туалета были брошены на рюкзак, и я с наслаждением разбрызгивая воду, ринулась, придерживая одной рукой груди, в манящую хрустальную прохладу. Удовлетворив первое желание скорее прыгнуть в воду, которое возникает у каждого, кто давно мечтал о море, я, поплавав и поплескавшись, вылезла за ластами и маской, и, надев их, опять нырнула. Осмотрев дно вокруг, я с сожалением вылезла, надела на голое тело футболку, убрала всё остальное в рюкзак, и пошла дальше. Жажда исследователя гнала меня вперёд. Хотелось найти что-то очень уединённое, и очень подходящее, чтобы приходить ещё и ещё.
Пройдя по узенькой полоске между водой и скалами вдоль берега, я завернула за мысок, за ещё один, несколько раз опять огибала скалы по воде, пока, наконец, не вышла к месту, где узкая полоска берега расширялась, начинались кустарники, а дальше росли деревья. Видимо, это уже была территория заброшенного ныне завода, поскольку за кронами деревьев были видны крыши корпусов. Деревьев было много, под ними была приятная тень, наличие которой определяло продолжительность нахождения на пляже. Посиди-ка на солнцепёке час-другой, и больше уже никакого пляжа и не захочется. За дугой заводской бухты был виден мыс Киик-Атлама, туда я тоже собиралась дойти, но не сегодня. Сегодня будем плавать тут, солнце уже перемахнуло обеденный перевал, и теперь спускалось в долину вечера.
Остаток светлой части дня я провела здесь, наслаждаясь морем и уединением. Когда солнце ушло за гору, которая возвышалась над заводом, постепенно наступил вечер, надо было собираться и выходить в посёлок. Одевшись, я поднялась между деревьев по склону, миновала угол одного из заводских строений, и забирая левее, вышла на верхушку холма, миновав остатки забора с ещё натянутой колючей проволокой. Между облаков пламенел закат, я несколько минут стояла, наслаждаясь игрой света, затем, пройдя какое-то время по едва заметной тропке, вышла на дорогу из бетонных плит, которая, очевидно, вела к заводу, и спустилась к домам.
На набережной было шумно и весело. Парочки, семьи, группки подростков, музыка из кафе, ресторанов и столовых, ещё плескающиеся на поселковом пляже люди, палатки со всякой сувенирной мелочью – каждый, кто хоть раз был в любом курортном городке знает эту вечернюю суету. Я поужинала в той же самой столовой, где обедала днём. В еде я непритязательна, хороший вкусный супчик, салат да что-то мясное или рыбное – что ещё нужно для приятного ужина? Посидев немного и понаблюдав за окружающей меня людской пестротой, я, уже устало, побрела по магазинам. Пожалуй, хватит на сегодня впечатлений. Кстати, наверное, все замечали, как устаёшь на отдыхе. Вроде бы и занята весь день только своими удовольствиями, а всё равно к вечеру наваливается усталость. Приятная такая. Но усталость. Пройдя вверх несколько улиц, я очутилась на местном рынке. Купила там сначала арбуз, опустила его на дно рюкзака, затем последовали огурцы, помидоры, перец и лук для утреннего салата, персики, сыр, изрядный кусок копчёного мяса. По пути домой в одном из магазинов взяла яиц, молока и большой пакет печенья. Так, вроде бы всё на сегодня. Гель для душа и мыло видела в номере. Ах, да, вина ещё возьму, к персикам.
Дома я еле-еле взобралась со своим рюкзаком по лестнице к двери в номер. Скинув рюкзак, весивший, казалось, тонну, я сняла футболку, шорты и трусики, и, обнажённая, повалилась на кровать, раскинув руки и ноги. В номере было душно после дневной жары, но я пока не включала кондиционер. Кожа, очень нежная после нескольких часов купания, требовала ласки. Несколько минут я гладила себе животик, груди, лобочек, ощущая нарастающее понемногу возбуждение. Ах, нет, лучше потом, перед сном… Заставила себя встать, разобрала рюкзак, разложила еду в холодильник и на полки в шкафчике, включила кондиционер, и отправилась в душ. Вымывшись, одела тонкую, в сиреневый цветочек, ночнушку с короткими рукавчиками, налила бокал вина, порезала персик, и, поставив всё это на тумбочку около кровати, открыла начатую ещё дома книгу «Дом, в котором…». Примерно через час глаза стали слипаться, не помогло и выпитое вино, и, ощущая, что поласкать себя я сегодня не смогу, я укрылась тонким одеялом, тут же заснула под тихий рокот кондиционера.
Встала я не поздно, быстро позавтракала, собрала себе небольшой перекус на обед, положила в рюкзак вещи и воду, надела шорты и свежую футболку, и вышла. Утро, солнце уже взошло, но не успело ещё нагреть воздух, от дороги и камней ещё не несло дневным жаром. Весь этот день я решила посвятить изучению окрестностей. Прошла по левой стороне мыса, как ходила вчера, до завода, искупалась на своём, как я его уже называла, месте, прошла завод, поднялась на Киик-Атламу, туда, где раньше стояла, если верить интернету, украинская радиолокационная станция, вернулась на завод, погуляла там, где ещё сохранились декорации для съемок какого-то фильма, как я узнала этим же вечером, для фильма «Поддубный», затем спустилась к морю на другой стороне мыса. Завод располагался на узкой части мыса, так что гуляя по его территории, можно было в определённый момент увидеть море сразу с двух сторон от себя. На этой, западной, стороне мыса сегодня был прибой, с моря дул приличный дневной бриз. Волны меня никогда не пугали, я привыкла к ним и в Таиланде, где пологие песчаные отмели давали волны высотой в три-четыре метра. Пообедав под шум волн и крики чаек, я, опять полностью обнажившись, с наслаждением плюхнулась плавать. Мимо места, где я сидела, вдоль берега прошла пара, парень с девушкой, парень, как мне показалось, слишком долго разглядывал ворох моей одежды, оставленный мной на пенке, который венчали мои трусики. Они прошли, я купалась ещё какое-то время, потом вылезла, и улеглась греться, прикрыв глаза своей соломенной, с широкими полями, шляпкой. Убаюканная шумом волн и шуршанием гальки, я задремала. Из состояния приятного полусна - полудрёмы меня вывел звук приближающихся шагов и женский шёпот «Не смотри на неё». Это, наверное, та парочка возвращалась обратно. Я физически ощутила на себе жадно-любопытный взгляд парня, и улыбнулась под шляпой. Было приятно. Ну, скажи ведь, тебе приятно смотреть, и сладко желать? Я знаю, что да. Иди уже, она не даст тебе насладиться… Они прошли, а мне надо было вставать и идти дальше. Собравшись и одевшись, я пошла в ту же сторону, куда ушла парочка. Пройдя несколько пляжиков, я в конце-концов вышла на поселковый пляж, прошла его, и двинулась вдоль берега. Найдя уединённое местечко, опять искупалась, а затем двинулась от моря в сторону посёлка, обходя его. Вышла на дорогу, по которой можно было уехать в Феодосию, и пошла по ней в сторону от посёлка. Я хотела обойти застройку, пансионат, и прогуляться по дуге Двуякорной бухты.
Вскоре справа от дороги показалась ограда, судя по всему, местного кладбища. Я решила пройти через него наискосок, чтобы потом выйти к бухте. В отличие от многих своих подруг, знакомых, я не боялась бывать в таких местах. Наверное, даже наоборот. Как правило, это тихие и безлюдные уголки, в которых можно поразмышлять, помечтать, обдумать что-то, а уж если брать исторические кладбища вроде Ваганьковского или Пер-Лашез в Париже, то там даже атмосфера особенная. Можно увидеть, где похоронены те, чьи книги ты читала. Или те, о ком ты читала. Да и на кладбищах вроде того, на которое я сейчас входила, можно увидеть много интересного. Если, конечно, уметь пользоваться, хотя бы немного, тем методом, в котором был силён Шерлок Холмс. Я медленно шла, читая надписи на надгробиях, и была уже примерно в середине, как вдруг услышала плач. Кто-то плакал горько, навзрыд. Я свернула налево, обошла большую тую, и увидела сидящую на невысоком цоколе девочку. Она сидела полусогнувшись, уперев локти в колени, а лицо спрятав в ладонях, и плакала. Всхлипывания перемежались обрывками слов:
- Мамочка… почему… мне… без… тебя…не хочу…
Я посмотрела туда, лицом куда сидела девочка, увидела небольшой неброский памятник с фотографией молодой ещё женщины и датами. Да, всего 35 лет, это случилось чуть более года назад. Девочка совсем меня не слышала, вся погружённая в своё горе. Я тихо присела, не снимая рюкзака, около неё, и осторожно коснувшись руками плеч, попыталась приобнять. К моему удивлению, девочка не вскрикнула, не перестала плакать, а уткнувшись лицом мне около плеча, там, где проходила широкая лямка, продолжала надломленно всхлипывать. Я неуклюже сбросила рюкзак с одного плеча, потом с другого, на котором спрятала лицо девочка, и уже по-настоящему, мягко обняла. Так мы сидели несколько минут, пока она не обессилела, и всхлипывания не утихли. Наконец, она подняла заплаканное личико.
Я онемела. На меня смотрели Сонины глаза. Боже, вот прям они в точности. Тот же цвет, та же форма, разрез, то же выражение. Личико, конечно, было другое, но глаза...
- Мама? – спросила я, кивая на памятник.
- Ддд…да, - снова кривя дрогнувшие губы, как будто готовясь опять расплакаться, тихо сказала она.
Я не знала, что говорить в таких случаях. Честно. Сложно найти какие-либо слова, которые были бы сильнее, чем её эмоции. Но не молчать же дурой?
- Пить хочешь? – спросила я.
Девочка кивнула. На вид ей было лет 7-8, тонкие черты лица, припухлые по-детски губы, светлые волосы, слегка волнистые. Должно быть, очень милая, если бы не распухшие от слёз глаза и мокрые щёки. Я нащупала за спиной рюкзак, поставила его рядом с собой, достала термос с уже остывшим сладким чаем, и налила ей его в крышку, которая служила также и кружкой. Девочка, ещё всхлипывая и икая, выпила.
- Пойдём, здесь тебе только ещё больнее будет, - сказала я. Вон туда, к морю. Хочешь?
Она кивнула. Я убрала термос, достала салфетку, вытерла девочки глаза и щёки, встала, подняла её за руку, и мы пошли.
- Меня Алёна зовут. А тебя? – спросила я, когда мы входили с кладбища в сторону моря.
Я очень хотела бы услышать «Соня», но, конечно же, не услышала.
- Света, - представилась она.
- Очень хорошее имя, приятное, тебе идёт - похвалила я, рассматривая девочку в профиль.
Да, симпатичная. Черты лица такие, как бы это сказать, простые и уютно-домашние, не слишком худая, и не слишком полная…
- А вы кто? – спросила девочка.
- Я-то? Я тут отдыхаю, вчера вот приехала, сегодня бродила-ходила, на море была, всё смотрела тут у вас, вот, решила через кладбище срезать к морю. А ты тут живёшь, в Орджо?
Это сокращение я мимоходом услышала на рынке. Так тут говорят про это место, буду говорить так и я.
- Да… То есть, нет… То есть, да, год здесь живу, а раньше в Феодосии… А сейчас у тёти.
Идти до моря тут было совсем недалеко, поэтому, пока шли, мы ни о чём не успели поговорить. Вечерело, солнце уже не жарило так сильно, тень нам была не нужна, поэтому я просто выбрала подходящее место у воды. Слева, метрах в пятидесяти от нас, и справа, тоже на приличном удалении, кто-то сидел. Я вытащила из рюкзака скатанную пенку, расстелила её, и предложила Свете сесть. Сама опять достала чай, печеньки и персик, который был у меня в боковом кармане, разломила его на две половинки, и положила на салфетку.
- Бери, пожалуйста, мне одной много. И чай пей тоже.
- А вы?
- А я из термоса. А почему ты раньше жила в Феодосии, а теперь тут?
- Мы в Феодосии с мамой жили, вдвоём. Мама… она умерла, а меня к себе тётя взяла.
Из дальнейшего рассказа Светы и её ответов на мои вопросы я узнала, что у её мамы был рак, всё почему-то случилось очень быстро, из ближайших родственников оказалась лишь сводная сестра мамы, которая и жила тут, в Орджо, и которой оформили опекунство. Взяла она Свету из, так сказать, долга, но никакой любви или тёплого отношения, хотя бы, она Свете не оказывала. Не баловала, следила, чтобы та делала уроки (да, ей было семь, я правильно определила), и на этом всё. Дом родителей мамы был тут, в посёлке, тут и жила её сестра, а мама Светы уже довольно давно переехала в Феодосию. Ещё я узнала, что Света довольно часто ходит к маме, тоскует и плачет.
За разговорами незаметно наступил вечер и стало уже темнеть.
- Тебе домой, наверное, надо? – спросила я.
- Нет, тёте всё равно, когда я прихожу. Лишь бы пришла. У меня вот даже ключ есть. Приду, сама открою…
- Хорошо, тогда пойдём… Кушать хочешь? Пойдём на набережную, вместе поедим. Я хочу, а ты?
- Пойдёмте, - согласилась Света.
Расположившись в дальнем от раздачи углу столовой, я повела Свету мыть руки, а затем спросила её, что она будет. Стесняясь, Света сказала, что будет всё тоже самое, что и я.
Я взяла ей стакан томатного сока, усадила за стол, а сама пошла за нашим ужином. Вернувшись с подносами, расставила наши супы, салаты и запечённую рыбу, и села рядом.
- Света, ты не стесняйся, кушай, - предложила я ей, видя, что она всё ещё не в своей тарелке от стеснения.
Света взяла ложку, и через несколько секунд увлеклась действительно вкусным супом. Я тоже ела, невзначай поглядывая на неё. Девочка нравилась мне всё больше и больше. Сонины глазки… Они манили, притягивали, совсем как тогда, в далёком теперь уже детстве. Очарования добавляло её умение держаться. Повороты головы, то, как она держала ложку, как вытирала салфеткой губы, движения нежных плечиков. Такому либо нужно долго учиться в каких-то женских пансионах, либо это приходит само, раскрываясь как врождённое достоинство. Голос, тихий, немного грудной, очень шёл ей. Мы ели, за вторым я понемногу разговорила её про школу, подробности жизни у тётки. Я старалась немного растянуть наш ужин, но, к сожалению, вот уже всё съедено, и надо бы уходить.
- Мне хочется молочного коктейля, - сказала я. Будешь со мной?
- Буду, - сказала Света, уже совсем не робея. Мне мама иногда покупала, с дыней.
Я вышла из столовой, и через пару минут вернулась с двумя стаканами и трубочками. Ещё минут десять мы пили, я наслаждалась Светиным обществом, а на улице меж тем было уже совсем темно.
- Пойдём, я тебя провожу, - сказала я. У вас тут очень прям темно, и света на улицах как-то мало, вчера заметила.
Мы вышли, я заметила, что Света зябко ёжится от ветерка, который теперь дул в сторону моря.
- Погоди-ка, - сказала я. Достала из рюкзака лёгкую кофту, которую брала с собой на всякий случай, и надела её Свете через голову. Кофта была, конечно, велика, и Света поместилась в ней почти вся, рук в рукавах было совсем не видно. Мы обе засмеялись, я подхватила рюкзак, и мы пошли туда, куда вела меня Света.
«Что дальше, неужели это всё?» думала я в каком-то странном полуступоре. Нет, надо что-то, ну не хочу я, чтобы вот сейчас всё так и закончилось.
- Свет, хочешь завтра на море со мной? – спросила я незнакомым самой себе голосом.
- Тётя мне не разрешает самой, иногда мы вместе с ней ходим, а одной она мне купальник не даёт, - ответила Света
- А ты ей не говори. Просто завтра утром выйдешь, как обычно, я тебя на рынке буду ждать. Там мы тебе купальник купим, будет у тебя свой, тайный. Хочешь?
- Правда купите? Ой, хочу, - обрадовалась Света.
- Ну и хорошо, я тебе такое покажу… Плавать умеешь?
- Плохо, так, по-собачьи.
- Ну, я тебя и плавать научу, весело будет, пойдёшь.
- Хорошо, - опять очень мило стесняясь, ответила Света.
- Ну вот и здорово. Тогда приходи на рынок, ну, допустим, утром в девять. Сможешь?
- Смогу, - ответила Света.
Мы, за этими разговорами, уже подошли к дому, где жила Света. Остановившись в тени большого платана, я присела около Светы, помогла ей снять мою кофту, и, поддавшись мгновенному наитию, обняла её и поцеловала.
- Ну, вот, иди, жду тебя завтра, - прошептала я ей.
И через секунду Света исчезла за калиткой, а я, подождав, пока за ней закроется дверь в доме, пошла к себе.

[Sphynx]

Я осторожно снял с себя девочку и положил рядом. Она непонимающе смотрела на меня и молчала. Сначала хотел отшлепать. Но это было бы глупо, и просто по свински: Наташка же это делала ради меня, старалась, как могла. Тогда я решил как-нибудь, не обижая, объяснить, что она пока... ну, мягко говоря, не идеально сосет, и подучить, как нужно делать.

Но тут мне в голову пришла идея в сто раз лучше. Я даже ржанул, не сдержавшись. "Ты чего?" - удивленно спросила малышка.

"Это я от счастья", - с серьезной миной ответил я, поглаживая ее. - "Спасибо тебе, котенок. Мне и так уже хорошо. А можно тебя попросить об одном одолжении?".

"Ага", - не стала ломаться она.

"В общем, понимаешь", - говорю, еле сдерживаясь, чтобы не заржать в голос - "Мишка у нас до сих пор вообще с девчонкой ни разу не был. Не трахался, то есть. Мальчик он до сих пор".

"Не может быть!", - не поверила мне малышка.

"Ну да", - плел я дальше, - "ты ведь сама видела: мы с Иркой и Ленкой просто дружим. Как братья и сестры. Не станешь ведь сестру пилить. Ну, ты же видела, какие у нас отношения" - повторил я, а внутри все звенело от смеха.

"Ясно", - важно кивнула головой маленькая дурында. - "Да, я понимаю".

"Ну вот", - несу я, - "раскрути Мишку, а? А то он такой стеснительный, что за всю жизнь девчонки найти не сможет. А ты же молодчинка, и сосешь замечательно, ты справишься!". И для убедительности поцеловал ее в нос.

"А как?", - спросила Наташка.

"Да вот так, как со мной. С места в карьер. Самый лучший способ", - объяснил я, и позвал: "Мишка, не спишь?".

"Нет, а что?" - ответил тот.

"Ой, ты что? Прямо сейчас мне, что ли?" - перепугано зашептала малышка. - "Я так не могу. Давай потом. Я приготовлюсь. Только не сейчас. Не сейчас".

"Вот именно сейчас, пока он не ждет", - ответил я. - "Наташ, ты ведь у меня лучше всех. Солнышко, ты сможешь. Ты все можешь. Ты ведь самая лучшая!".

И не давая ей опомниться, я сгреб голышку в охапку, отволок к Мишкиной кровати (где он втихаря издевался над Ленкой, которую положил под стенку) , сказал: "а ну, подвинулись! Тут ребенок к вам просится, боится сам спать", и сунул Наташку к ним под одеяло.

Нашарил Мишкину руку и положил ее Наташке между ножек.

"Але, коллега... " - не дождавшись реакции, сказал я. "Да, засчитано" - неохотно признал Мишка, что свою часть уговора я выполнил полностью: Наташку ему "продал", и теперь его очередь "платить".

Потом вернулся к себе и стал слушать. На Мишкиной кровати раздалась возня, шушуканье, потом характерное чмоканье.

Ждать мне пришлось недолго: "ты зачем зубами хватаешь?" - грозно заорал Мишка, тут же раздался звонкий шлепок, и сразу после него - душераздирающий Мишкин вопль: "дуу-ура, откуууусишь!!!".

Вот тогда я наконец дал себе волю. Как же я наржался! До слез, до хрипа, до боли в животе...

Потом позвал: "Ирка! Хватит дрочить, бегом сюда!".

"Я не дрочила", - начала отмазываться Ирка, быстро шлепая к моей кровати. Как только голышка залезла под одеяло, стало ясно, что она нагло врет: Ирка была потной с головы до ног, соски торчали до потолка, клитор был как груша, а писька текла как из крана. За вранье я отправил ее за ленточками.

"С Наташкой ведь все получилась, да?" - тихо спросила вернувшаяся Ирка в надежде меня задобрить.

До того, как ответить, я замотал ее в "лягушонок" и положил на спинку рядом с собой.

"Да, я ее продал. И знаешь, за что?" - шепотом спросил я малышку. "Нет", отозвалась Ирка.

"Завтра. С утра. Мы позавтракаем. И пойдем. На речку. До самого обеда. " - не спеша объяснял я голопопику на ушко, развлекаясь с ее вздрагивающим клитором.

"И мы с Ленкой тоже?" - уточнила Ирка на всякий случай: сегодня они весь день кайфовали - из-за Наташки мы не могли их дрессировать. Да еще и завтра полдня свободы. "Урааа! Спасибо, папочка!" - шепотом закричала она.

"Конечно, ура", - согласился я. - "Конечно, пойдете. Куда же без вас?".

И только дав ей как следует порадоваться, добавил: "Вы с Ленкой обязательно пойдете. Кстати, ты знаешь, где сейчас ваши купальники?"

"На улице, на веревке сушатся?" - спросила голышка.

"Правильно. И они как следует высохнут. Потому что будут там до вечера сушиться".

"А... " - только и смогла сказать Ирка.

"А вы с утра пойдете на речку. До самого обеда. Правда, ура?".

Я теребил помертвевшую от страха мокрощелку за сморщенные сосочки и расписывал в красках, что ее ждет: "Ты ведь знаешь, там местные мальчишки бывают. Разве не стыдно перед ними в купальниках вышивать? Вам с Ленкой совсем не идут эти тряпки. В вашем возрасте надо голенькими бегать. Мы с Мишкой на подстилке поваляемся, а вы чем хотите, тем и занимайтесь. Поползаете, в доктора поиграете, мало ли... "

"Ладно, я пошутил" - погладил я задохнувшуюся от ужаса голышку. - "Не пойдете вы голышом".

"Нет?" - просияла она. - "Пошутил?".

"Что же ты у меня такая глупенькая? Всего пугаешься. Во все страшилки веришь" - я гладил Ирку по головке и целовал, пока она совсем не успокоилась. Потом прижал это зверька к себе, и стал убаюкивать, похлопывая по попке, попутно проверив, хорошо ли вычищены Иркины дырочки. И, когда она совсем расслабилась и обмякла, продолжил:

"Разве мы звери, чтоб голенькими вас на пляже держать? Конечно, не голышом: мы своим любимым дочуркам панамки из города прихватили. В них и пойдете. А то головку напечет - если совсем без ничего. А будете хорошими девочками - папочки вам и сандалики еще оденут.

А разные трусики-лифчики - это баловство. Нашим деткам такое не нужно.

И ведерки, совочки и формочки мы вам купили, чтоб вы на пляже не скучали. В общем, пойдете торжественно: в панамке, за одну ручку папочка ведет, в другой ведерко с совочком. Представляешь, какая картинка выйдет? Напомни обязательно, чтоб фотик мы взять не забыли: и по дороге поснимаемся на память, и как вы там в песочке возитесь.

Ирка забулькала и замахала ногами.

"Ну куда ты собралась, глупышка? Еще темно. Потерпи, мы утром пойдем, а сейчас надо спатки". Всем остатком крема я намазал этого фырчащего котенка и начал понемножку пропихивать член в ее тугую попку.

Ирка скулила в ожидании утра.

"Представляешь, как вы мальчикам понравитесь?" - заставлял я ее поярче представить, что их ждет. - "Они рты поразевают. Скажут, ой, какие у них красивые панамки! Ой, какие у них остренькие сиськи!

Вы там поползайте, поиграйтесь, пока мы в тенечке поваляемся. А папочки, может, вас с какими-нибудь хорошими мальчиками познакомят, чтобы вам веселее было".

Я вовсю долбил рыдающую Ирку в задницу. И думал, что самое интересное для нее так и останется сюрпризом:

Во-первых, я прекрасно знал, как именно Мишка заставит их завтра пойти на пляж в одних панамках, но говорить об этом Ирке не собирался.

Во-вторых, до обеда мы там, конечно, не будем - даже для такого наглого типа, как Мишка, это слишком стремно. Сводим на полчасика, и хватит. Зато наших "дочурок" ждет завтра испытание пострашней, чем просто демонстрация на пляже своих сисек-писек-попок. Потому что заставит их Мишка не сразу. Сначала будет уговаривать. А за то, что они (разумеется) на уговоры не пойдут и закатят истерику - перед самым выходом обе получат по литровой клизме. И ждать, пока голышки после нее прокакаются, мы не будем. И когда мы с Мишкой и Наташкой придем на речку, с нами за ручку будут идти не просто две здоровые дурищи в одних панамках, с игрушечными ведерками в руках, а две обкакавшиеся на ходу засранки с грязными попами и заляпанными ногами.

Так хитроумный Мишка и мокрощелкам обеспечит самое унизительное в их жизни наказание, и всех нас обезопасит от недоумения взрослых, которые редко, но бывали на этом малолюдном пляже: если что, можно будет сказать, что это Мишкины родственницы из интерната для умственно отсталых. И что голышом они- как на них трусы одевать, не напасешься, за утро по новой все трусы описали, мамка стирать запарилась, на речку нас их заставила взять, чтоб передохнуть, так они вот даже пока шли - времени не теряли, сами видите...

Ну, а в-третьих - если взрослых там не окажется, то отмывать засранок в речке будет еще забавней: тогда мы с Мишкой будем мыть их сами, заведя не глубже колена и развернув лицом к берегу. И после мытья отшлепаем там же.

И что тогда, вдали от любопытных взрослых глаз, можно будет можно будет принарядить наших голышек еще моднее - повесив им на ленточках на шею детские соски.

Что рано или поздно лягушата обязательно догадаются спрятаться от благодарной публики, закопавшись в песок - и через пять минут, когда мы с Мишкой это "заметим", они будут бегом таскать своими ведерками водичку из реки. Раскорячиваться, чтобы "папочкам" было удобней вымывать песок, который их глупые "дочки" натолкали себе в письки. Пулей нестись с ведерком обратно за следующей порцией.

А когда в письках и попках не останется ни одной песчинки - чтобы спасти их от возможного раздражения, смазать придется как следует. Мы будем сидеть на подстилке, поставив "дочурок" боком, тщательно промазывая их письки, медленно загоняя прямой указательный палец другой руки на всю глубину в их попку, хорошенько повертев им там и вынимая, чтобы подбавить крема. А они, как всегда, от этого пальца в попе будут каждый раз очень аппетитно прогибаться, выпячивая письку и пританцовывая на месте. И значит, мазать их придется долго - раз постоянно нужно будет бросать лечение и шлепать голышку за то, что она не стоит спокойно и мешает.

И когда мы после этого поведем наших голопопиков обратно - выглядеть они - в панамках, с ведерками в руках, сосками в ротиках, с блестящими от крема и смазки задроченными, показывающими все свои внутренности письками - будут сногсшибательно.

Выглядеть так, чтобы у местных мальчишек, которые будут маяться вдали, изо всех сил делая вид, будто они не смотрят, через неделю отвалились от перемешанных с воспаленными фантазиями воспоминаний и беспрерывной дрочки перцы.

Тут я кончил, дал Ирке облизать член, сунул развязанную голышку теснее под бок, чтобы грела, поправил подушку, натянул на нас одеяло, и впервые за сегодняшний вечер сказал честно: "вы все как хотите, а я - спать". И уснул.

[Вектор]

Удалять мои посты не стоит

Они не удалены, а перенесены в другую тему.

Тогда перененоси пост Сфинкса с мутью как не относящийся к моей теме. Куда хочешь - мне всё равно.

Добавлено спустя 1 минуту 51 секунду:
Алёна и Света. Продолжение.

Я набрала в телефонном навигаторе свой адрес, и неспешно побрела домой. В голове мысли сплетались с эмоциями. Я как будто снова слышала надрывный Светин плач, смотрела ей в глаза, когда она рассказывала такие простые и такие трагичные обстоятельства её жизни. Как жестоко. Судьба дала ей пару лет жизни в любви, а потом, когда она ей больше всего была нужна, лишила девочку сути её жизни… Но какая она красавица! Какая грация, какое умение держать себя, какое обаяние… Ей бы красивое платьице, и равную ей во всём посёлке не сыскать. Чем дальше я думала, тем очевиднее для меня самой становилось моё желание дать ей хоть немного обычного тепла и дружеской близости, в котором она так нуждалась. Завтра… А что завтра? Надо прийти на рынок пораньше, купить всё, что нам с ней может понадобиться…
Дома я, как и вчера, первым делом сменила свой дневной туалет на костюм Евы, но в душ не пошла, а занялась сборами на завтра. Уложила в рюкзак спальник, который в расстёгнутом состоянии представлял из себя что-то вроде двуспального одеяла, положила большой полотенчик из номера, скатанную пенку прикрепила сбоку, сложила ласты и маску, закинула в боковые карманы пару больших бутылок воды. С таким запасом можно будет оставаться на пляже весь день. Собравшись и выложив на завтра свежую футболку, трусики и короткие шортики, пошлёпала в душ. Обычно, отдыхая на море, я не использовала мочалку, потому что загар и солёная вода делали кожу чувствительней, чем обычно, и царапать себя каждый вечер мочалкой не хотелось. Немного геля, и вот я уже осторожно намыливаюсь, а скорее ласкаю себе грудь, живот, руки, попу, лобочек. Завтра, если всё пойдёт так, как нужно, она всё это увидит. Она… Светланочка… До чего приятно звучит, Свет-лана… Может быть, и я смогу насладиться, смотря на неё, обнажённую. Нет, лучше не надо, лучше потом, не завтра. Пальчики мои спустились с живота ниже, на пухлые губки, заскользили там, пися привычно отозвалась, сделав горячо внизу, там, где лобочек переходил в животик…
Через несколько минут вместо моих рук меня ласкала уже моя любимая ночнушка. Бокал вина, долька шоколадки, и, поставив на зарядку телефон, я села на кровати, опершись спиной на подложенную подушку. Не могу без книжки перед сном, и никогда не могла. Иногда в кровати за книгой я проводила часы, ложась спать уже за полночь. Но не в этот раз, сегодня минут тридцать, и баиньки. Завтра нужно было встать рано, для чего на отдыхе обычно от меня требовалось изрядное усилие воли.
Будильник выдернул меня из сна в половине седьмого. Утренний туалет, завтрак, и вот я уже спешу туда, на место нашего тайного, как я надеялась, свидания. Жизнь на рынке уже била ключом. Местные, отдыхающие, грузчики, продавцы и их дети… Никому из них не будет дела до женщины, выбирающей купальник для какой-то девочки. Так, но сначала мне, то есть нам, нужна провизия на целый день. Ага, помидорки, сыр, несколько огурчиков, возьмём еще вот эту вот колбаску, хлеб. Чай у меня есть, утром заварила, и Света, конечно же, захочет сладкого. Вот эти вот пирожные давайте, трубочек с кремом, да, штуки четыре, и пирожки, по одному отсюда, отсюда, отсюда и отсюда. Картой, пожалуйста. Да, потом ещё не забыть спросить, чего она захочет. Ах, да, и персиков тоже возьму.
До назначенного времени оставалось еще минут двадцать, и я пошла зигзагом между палатками с разными курортными вещами, подыскивая подходящий для Светы купальничек. Потолкавшись какое то время, я, в одной из последних палаток обнаружила то, что было надо. Сплошной, тёмно-розовый, с оборочками на груди и неширокими бретельками. Идеально будет облегать её тельце, может, даже и губки писи можно будет увидеть. Лишь бы только по размеру подошёл… Так, время без пяти, она должна прийти оттуда же, откуда и я пришла. Быстрым шагом я пересекла рынок и вышла на улицу. Надо пройти чуть дальше, чтобы выглядело так, как будто мы идём вместе. И, да, вон она, лапочка моя. Обтягивающие тонкие бежевые капри, свободная белая с каким-то, не видным отсюда, рисунком, футболка, и, вот умничка, кроссовки. Так, а на голове нет ничего, нужно будет ещё и шляпку ей какую-то… Мы уже подошли друг к дружке, я присела и быстро чмокнула Свету в щёчку. За спиной у неё был небольшой светлый рюкзачок, совсем маленький.
- Приветик, так рада видеть тебя, боялась, что не придёшь, - сказала я.
- Здравствуйте, - с некоторым смущением ответила она. Её светлые, не тронутые загаром щёчки мило порозовели, кажется, ей была приятна моя мимолётная ласка.
Я встала, и мы медленно пошли в сторону входа на рынок.
- Слушай, давай ты со мной тоже будешь на «ты», хорошо? А то я как будто училка в школе, - предложила я. Просто называй меня по имени, ага?
- Хорошо, тётя Алёна.
- Нет, без «тётя». Не люблю это слово. Просто Алёна.
- Хорошо, тё… т… Алёна.
- Ну, вот, - улыбнулась я. Привыкнешь. Так, а теперь за купальником. И ещё тебе шляпка нужна, или бейсболка. Что, солнечного удара никогда не было ещё?
- Нет, пока не было. У подруги был, ей плохо было, когда нас в Феодосию возили с классом, - ответила она.
- Ну вот, видишь. А ты непокрытая. Сейчас пойдём к морю, а солнце-то вон какое уже. Ты дома кушала? Если нет, здесь позавтракаем.
- Кушала, я рано сегодня встала, нужно было грядку в огороде дополоть, и кота покормить. Тётя сказала, что если я всё сделаю, то могу сегодня гулять целый день. Ну, вот я и сделала.
- Хорошо, тогда смотри. Я всё купила, что нам нужно на море, может, ты ещё что-то хочешь?
- Нет, тё… Алёна, не хочу.
- Ну, может мороженку хочешь? – спросила я.
- Мороженку? Ой, да, мороженку хочу, - ответила Света.
- Давай после всего её купим, будем идти, а ты будешь кушать, ладно? А то тебе ещё купальник мерять. Пойдём, покажу, какой я нашла.
Мы подошли к той палатке, где висел присмотренный мной купальник, я спросила, какие есть размеры. Увесистая тётка мельком оценила Свету, пошарила в коробках, и протянула ей пакет с купальником.
- Иди, разденешься вон там, за занавеской, и примеришь, - сказала я.
Света зашла в палатку, стала в угол, а продавщица задёрнула за ней две занавески. Они были не особенно плотные, такие, какие обычно используют в ванных, и я видела Светин силуэт. Вот поднялись руки, значит, сняла футболку. Вот левая нога поднялась, правая, значит, капри, вот ещё раз, трусики сняла. Через некоторое время Света выскользнула из-за занавески. Я внутренне ахнула от восхищения. Размер был тот, что нужно, ни морщинки, ни складочки, ткань идеально облегала голое стройное тельце, бёдрышки, и так без капли загара, казались на фоне тёмно-розового купальника ещё белее. И да, губки. Писенька была видна так явно, что непонятно было, что же именно прикрывает купальник, если выглядит этот треугольничек внизу животика под купальником ещё более эротично, чем если бы Света была голенькой.
- Нравится? – спросила я Свету, которая разглядывала себя в большое зеркало.
- Очень, - ответила она.
- Берём, - сказала я немного севшим голосом, забыв даже спросить цену. Картой, пожалуйста.
Не глядя, провела картой по терминалу. Света тем временем снова скрылась в импровизированной примерочной, и вскоре вышла оттуда уже одетая. Я взяла у неё купальник, расстегнула её маленький рюкзачок, в котором ничего не было, кроме маленькой бутылки воды, яблока и какой-то игрушки, положила его туда.
- Вот, теперь шляпка. Хочешь такую, как у меня? Она и от солнца защищает, и продувает её.
- А может, просто косыночку? - спросила, опять стесняясь, Света.
- Да почему? Представь, что сегодня у тебя день рождения. Именинницам всегда подарки дарят, вот пусть это будет на день рождения, ладно?
- Хорошо, - сдалась Света, опять мило розовея.
В одной из палаток была примерена и куплена шляпка, такая же, как у меня, только с красным бантом, затем Света выбрала мороженое в молочном магазинчике, и мы пошли на выход из посёлка, в сторону завода. Я с самого начала решила не вести Свету там, где вчера и позавчера ходила сама, потому что если мне там, где я шла по воде вдоль скал, было по бёдра, то Свете там надо было бы полностью раздеваться и плыть.
Сначала мы спускались, потом та самая дорога, выложенная бетонными плитами, повернула вправо, затем начался подъём.
- Смотри, как красиво, - сказала я, когда мы вышли на верхушку хребта, по которому была проложена дорога. Отсюда были видны крутые склоны, а внизу рябило и переливалось зайчиками такое желанное сейчас море.
- Через завод пойдём? – догадалась Света, рассматривая строения, которые были уже видны отсюда.
- Ага. Я там вчера хорошее местечко нашла, без людей - ответила я. Будет тихо, вдвоём лучше, чем вон там вот. Я махнула назад, в сторону поселкового пляжа.
- А я там не была никогда. Раньше, когда мы в Феодосии жили, мы сюда приезжали, но я маленькая ещё была. А в этом году всё некогда да некогда. Я купалась всего три раза.
Болтая, мы прошли полуоткрытые ворота проходной, прошли вниз по дороге между зданиями, и вышли на как бы площадь. Здесь и были те самые декорации, на которых снимали фильм про нашего борца Поддубного. Я рассказала Свете, почему тут на стенах домов такие странные надписи, объяснила, что такое дореволюционный алфавит, с его ятями, мы зашли через полуоткрытую дверь в здание, внутри которого был смонтирован ринг, а вокруг сейчас всё было завалено разнообразным мусором.
- Вот, мы с тобой на съёмочной площадке сейчас. Вон там были прожекторы, тут всё было залито светом, на ринге были главные герои, вот тут вот сидели зрители, это называется массовка. Пойдём.
Мы вышли, я показала макет здания, который состоял из одной стены с очень неплохо нарисованными окнами, деталями фасада… Осмотрев тут всё, что было интересным, мы пошли в сторону видневшегося причала и здания, стоящего в воде. Мне самой было интересно, что это такое, но сейчас я не хотела туда. Сейчас нужно было найти хорошее местечко, и купаться. Мы прошли от «городской площади», которую изображали декорации, к началу моста, соединявшего здание с берегом, и, свернув налево, пошли вдоль моря. Очень скоро подошли почти к тому месту, где я вчера останавливалась. Тут было по-прежнему безлюдно. Я заметила ровный участок дна у самого берега, где было неглубоко.
- Ну, вот тут и остановимся. Если будет жарко, будем под деревьями сидеть, а если после моря захочется погреться, то вот, на солнышке, - сказала я.
Скинула с плеч несколько надоевший уже рюкзак, достала свой купальник. Я решила пока не шокировать Свету своей привычкой купаться обнажённой, так что сейчас нужно было его всё-таки надеть.
- Давай попами к друг дружке повернёмся и переоденемся, - сказала я, демонстративно поворачиваясь к Свете спиной. Одежду бросай сюда, на пенку. Я расстелила пенку и положила по углам камешки, чтобы не унесло ветром.
Света сняла рюкзак, достала купальник, и я, стоя к ней спиной и раздеваясь, слышала, как она стащила с себя футболку, сбросила кроссовки, сняла носочки. Потом послышался мягкий шорох брошенных капри, следом за ними полетели и трусики. Надо посмотреть. Я обернулась, чтобы в течение пары секунд насладиться видом Светиной попы. Это было само совершенство. Две беленьких, идеальной формы, ягодички. К сожалению, Света уже продела ножки в отверстия, и купальник скрыл их от меня. Я тоже уже переоделась, и мы почти одновременно обернулись друг к дружке.
- Свет, это чудо словно специально для тебя сшили, - сказала я. Ты в нём как… я не знаю, ты прелесть просто.
Света обладала совершенно удивительной способностью, которая потом, немного позже, должна была сильно помогать ей нравиться мальчикам. Она быстро и очень мило розовела, если ей говорили что-то, что было ей очень приятно. И сейчас она тоже немного смутилась и порозовела.
- Ну, прыгнули? – с этим возгласом я схватила её за руку, и мы ринулись в воду.
Вдоволь набрызгавшись и наигравшись, я попросила Свету показать, как она плавает. Её «собачий» стиль никуда не годился, поэтому я начала обучать её плавать так, как нужно, чтобы вообще куда-нибудь уплыть. Света, по моей просьбе, легла на воду, а я поддерживая её под животик, рассказывала, как должны двигаться ноги, и что в это время должны делать руки. Так приятно мне уже давно не было. Я, управляя её движениями, прикасалась к прекрасному в своей нежности совсем детскому телу, невзначай задевала ягодички под купальником, касалась ножек. Мы осваивали сначала обычное «лягушачье» плавание, вместе в одном ритме кружась над этим более-менее ровным песчаным участком дна. Через какое-то время Света устала, и я, взяв её как бы на ручки, как обычно парень берёт на ручки девушку, зашла туда, где было поглубже, примерно по грудь, и там, с ней на руках, стало медленно кружится.
- Не боишься? – спросила я.
- Нет, тут же неглубоко совсем, и видно всё, - ответила Света.
- А волн боишься?
- Да, немного. Мы один раз даже купаться не стали из-за них.
- Я тебя научу как не бояться их, - сказала я, надеясь про себя, что время остановилось, и что можно так долго-долго ощущать Свету у себя на руках. А с маской ты никогда не плавала? - продолжала я, уже зная ответ.
- Нет, у меня не было её никогда, - ответила Света.
- Ой, ты много потеряла. В воде без маски очень плохо видно, а с маской ты можешь смотреть намного дальше, и если ещё научиться дышать через трубку, то плавать вот так, по-лягушачьи, намного удобнее, и ты столько там всего можешь увидеть… Ты знаешь, что вон там, где камни в водорослях, там и рыбки сейчас плавают, и креветки маленькие, и краба можно увидеть?
- Прямо здесь? - спросила Света.
- Да, тут везде кипит жизнь. Она, конечно, не такая, как в тропических морях, но и здесь можно много чего увидеть интересного.
- А ты плавала в тропических? – спросила Света.
- О, да, и много, - улыбнулась я. Чего я только не видела там. В то время, как мои подружки сидели на пляже под зонтиками и пили коктейли, я плавала, плавала, плавала... В первый раз сгорела сдуру.
- Как это? - спросила Света.
- Ну, понимаешь, чем южнее, тем более там злое солнце. Можно в воде так обгореть, и самое паршивое, что и не замечаешь. Загореть до ожогов. У меня купальник такой был, как у тебя, спина почти закрыта, а , руки, шея и ноги голые. Вот так поплавала несколько часов, а потом уже вечером чувствую, а оно всё горит. Счастье, что крем от ожогов Танька положила, а то бы пришлось идти на кухню, которая в отеле, и сметаны там просить. Я потом гидрик купила себе, гидрокостюм такой, он сплошной, и руки закрывает до локтей, и шею, и ноги до колен. И в нём теплее.
- Так там же на юге вода не как здесь, горячее, наверное - спросила Света, расслабленно покачиваясь у меня на руках.
- Нет, не так чтобы очень. Ну, может чуть-чуть, и то не всегда, так что если много плавать, то всё равно потом остываешь, и холодно.
- А кого вы там видели? – спросила Света.
- Там много-много кораллов, это такие организмы, они срастаются когда вместе, образуется риф. И вот около него живут много-много разных рыбок, водорослей, черепахи там кормятся, большие рыбы, скаты, это такие, хвостатые плоские, как камбала, знаешь?
Света кивнула.
- Ну вот, и там все они плавают прямо стаями. Есть рыбы-хирурги, у них такие острые плавники и нарост на голове, что они ими могут палец отрезать. Есть рыба Наполеон, она громадная такая, метра полтора, и глаз у неё вот такой вот, как твой кулачок, есть такая ужасная зубатая громадина, называется барракуда. Я тебе потом покажу фильм, вместе посмотрим, был такой француз, Жак Ив Кусто, он исследователем океана был, потрясающие вещи снимал… А теперь давай-ка, плаваем, а то я смотрю, ты не двигаешься совсем, замёрзнешь.
И мы снова плавали. Света быстро училась, ноги у неё уже работали синхронно с руками, мы постепенно расширяли наши круги, заплывая всё дальше от берега.
- Всё, Свет, на берег, быстренько, у тебя, вон, уже губы синеют, - заторопилась я, заметив, что Свете уже зябко.
Мы вышли, и по нагретым камням вернулись к нашим вещам. Всё-таки Света замёрзла так сильно, что её била дрожь. Решение пришло само собой.
- Свет, давай, быстренько купальник снимай, я тебя вытру, заболеешь ещё, - сказала я ей, доставая из рюкзака полотенце.
- Но вы же… а как же… мне неудобно, - попыталась протестовать Света.
- Свет, ну ты чего, мы же девочки с тобой, думаешь, я голеньких девочек не видела? – шутливо парировала я. Давай, вон, тебя колотит, а купальник мокрый, ты так не согреешься.
Света, помедлив немного, сняла купальник, а я, сообразив, что сейчас не самое лучшее время для разглядывания, накинула ей на плечи полотенце, почти скрыв её под ним, и принялась энергично так её растирать. Края полотенца колыхались, то открывая, то закрывая стыдливо опущенную Светину тонкую ручку, которая ладошкой прикрывала от моих взглядов её писю. Вытерев Свету насухо, я оставила на её плечах полотенчик, а сама достала и расстелила спальник. Одна его половина легла на пенку, вторая просто на песок, и места на нём с лихвой хватало нам обоим.
- Давай, ложись-ка, сейчас на солнышке нагреешься, ложись на животик, - сказала я, и Света послушно легла.
Я накрыла ей голову её шляпкой, сама тоже надела свою, сняла свой купальник, тоже вытерлась полотенцем, одела свои трусики и развесила наши купальники сохнуть на ветке ближайшего дерева. Затем присела рядом со Светой на спальник.
- Ты хочешь пить, Свет, или, может, кушать? – спросила я.
- Пока нет, хочу погреться, - из-под шляпки ответила негромко Света.
Теперь у меня, наконец-то, появилась возможность жадно, не скрывая своего желания, разглядеть эту прелестную девочку. Боже, как же она красива, как она совершенна! Я видела много голеньких девочек, вживую, на картинках, на видео, и всегда мои глаза искали идеальные пропорции, то неуловимое выверенное соотношение линий тела. И никогда не находили. А сейчас я нашла. Плечи с небольшими ямочками, поднятые и согнутые в локтях руки, немного выпирающие лопатки, спинка, плавно-нежный переход талии в идеальной формы холмики ягодичек, две небольшие складочки там, где ягодички превращались в ножки, сами ножки, плотно прижатые одна к другой – всё было так совершенно, что даже не верилось, что такое чудо может существовать. Ах, коснуться, коснуться, ну, пожалуйста, мне нужно тебя коснуться… Но как? Нельзя же вот просто вот так вот, нельзя… Думай, думай, как, как же? Ох, знаю, знаю, знаю…
- Свет, можно я тебе спинку помажу кремом, а то сгоришь ещё, - предложила я.
- Можно, - немного сонным голосом ответила она.
Никакого крема от загара у меня не было, конечно. Зато был тюбик крема для рук, обычный, с ароматом манго, который всегда лежал у меня в боковом кармане. Достав его, я выдавила на обе руки крема, и коснулась Светиной спинки, там, в самом верху, около шеи. Она уже нагрелась на солнышке, и ласкала мои руки нежнее, чем самый тонкий и шелковистый бархат. Я не втирала крем, а, скорее, гладила Свету, едва касаясь, как обычно ласкала свои груди. Шейка, лопатки, бочка, талия, выше, ниже… Минута проходила за минутой, а я никак не могла остановиться.
- Можно я посплю немножко? - уже совсем тихо и сонно, почти шёпотом, спросила Света. Очень… рано… сегодня… сегодня… Что она рано, я уже не услышала. Правой рукой я продолжала поглаживать Свете спинку, а левую положила на свою грудь, пальчиками обхватив мгновенно ставший твёрдым сосочек. Второй груди тоже хотелось, теперь я гладила то одну, то другую. Минута, вторая, третья… Спит, наверное… А что, если? А вдруг проснётся? Нет, не должна… Но как же хочется, господи. Её попочка… Хочу, хочу целовать, хочу услышать аромат, хочу… Рука спустилась ниже талии, и замерла на обжигающе-горячей от солнышка Светиной ягодичке. Хочу… Как будто в полусне я прилегла на бок, коснувшись грудью бёдрышка, уже ощущая волну тепла от нежного холмика. Ниже, ниже, и вот губы коснулись горячей атласной кожи. Оооох, сладко как, ещё, ещё, ещё. Щёчкой, щёчкой…
С самого утра во мне копилось возбуждение. Даже не с утра, с того момента, как я поцеловала Свету ночью, около её дома. Потом ожидание встречи, ещё поцелуй, потом Светина пися, так откровенно обнажённая купальником, потом прикосновения, купание… Эта прелюдия не могла не закончиться тем, чем должна была. Моя рука нырнула в трусики, пальчик коснулся уже раскрывшегося и раздвинувшего губки бутончика, и я выгнулась, беззвучно сотрясаясь от накрывшей меня сладкой волны. Такой остроты ощущений я не испытывала с тех самых пор, когда мама попросила поняньчиться с моей двухгодовалой сестрёнкой. Еле-еле найдя в себе силы, чтобы принять более приличную позу рядом со Светой, я погрузилась в блаженную полудрёму…

[Sphynx]

Удалите кто-нибудь весь этот словесный понос.

[Вектор]

Удалите кто-нибудь весь этот словесный понос.

Если тебе не нравится - чего ты шкуру трёшь в этой теме?

[Вектор]

Алёна и Света, продолжение. День второй.

Мы лежали так примерно полчаса. Затем, вдоволь понежившись и придя в себя после ощущений от этой нечаянной близости, я приподнялась, накрыла Свете спинку и попу полотенцем, достала из рюкзака воду и книжку, и принялась читать, изредка поглядывая на спящую девочку. По правде говоря, сидеть на солнце было уже жарко, и я ждала, пока Света проснётся, чтобы переместиться в тень, под деревья. Наконец, Света вздохнула, просыпаясь, и села, закрыв соскользнувшим со спины полотенцем ножки и живот.
- Долго я спала? – спросила она. Мне так хорошо было от вашего массажа, так расслабилась…
- Да нет, не особенно долго, ну час, может, немного больше. Одевай трусики, пойдём под деревья, обедать будем, - ответила я, демонстративно отвернувшись в сторону сверкающего под полуденным солнцем моря.
Боковым зрением я всё-таки видела, как Света встала, и, ослепительно-чудесная в своей обнажённости, быстро оказалась в трусиках. Мы перенесли пенку и спальник, забрали остальные вещи, и уселись уже в тени, где можно было снять наши шляпки. Светины волосы рассыпались по плечам и спине, прикрывая грудь, контрастируя с белой, незагоревшей ещё, кожей.
- Помоги мне, пожалуйста, - сказала я. Держи помидорки и персики, я тебе поливать буду, а ты их помоешь.
Затем мы разложили остальные наши припасы, и с удовольствием принялись за обед. Поглядывая на Свету, я видела, что она не решается что-то сказать, или спросить.
- Ммм, Алёна, можно спросить? – задала, наконец, вопрос Света.
- Да, конечно, спрашивай.
- Почему ты так ко мне, ну, так отнеслась? Вчера, сегодня…
- Понимаешь, Света, вчера, когда ты плакала, я подошла, ты на меня посмотрела – а у тебя глаза моей лучшей подружки, с которой мы дружили в детстве, вот прям один в один. Я как будто через тебя её увидела. А потом… Потом мне захотелось с тобой подружиться, может быть, тебе со мной будет хорошо, а мне с тобой. Хочешь быть моей подругой? Будем ходить сюда купаться, гулять, болтать о всяком, может быть, съездим, где ты и я не были ещё…
- А… а можно? – несмело спросила Света, положив обратно только что взятый кусочек хлеба.
- Я очень хочу, чтобы мы дружили, - честно сказала я.
Света замолчала, мы обе вновь вернулись к еде, я украдкой наблюдала за выражением её лица. Судя по всему, мое предложение пришлось ей по нраву, и она сейчас его обдумывала.
- Я тоже очень хотела бы, - наконец сказала она негромко, мило розовея.
- Ну вот и хорошо, - сказала я. Будем дружить. Ты мне очень-очень симпатична, и я очень рада, что тебя встретила вчера. А сейчас давай пить чай, и пойдём опять купаться.

Я достала термос с чаем и наши пирожные, мы ещё какое-то время посидели за десертом, а затем, снова надев купальники, пошли плавать. С моря дул дневной бриз, но наша бухточка находилась под защитой мыса, и тут было очень тихо, вода лишь слегка рябилась. Сначала мы плавали рядом с берегом, потом выплыли чуть дальше, поплавали там кругами, и вернулись на наш песчаный кусочек дна. Там я снова учила Свету синхронной работе рук и ног, показала, как плавать вразмашку, рассказывала о том, как правильно дышать, как задерживать дыхание во время гребков, и как выдыхать. Потом я нашла камень, почти выступающий из воды, с глубиной около него со стороны моря метра в два, или даже больше, и показала Свете, как нужно правильно нырять. Удивительно, но природная Светина грация позволила ей за несколько прыжков освоить ныряние, и вот я с восхищением наблюдаю, как Света раз за разом демонстрирует мне идеально очерченные купальником писю и попу, забираясь на камень, и тут же прыгая с него, вытянув перед собой руки, в синюю глубину.
Нанырявшись, она села на этот самый камень, с которого прыгала, а я подплыла поближе, так, что моё лицо оказалось около её бедра, погруженного в воду.
- Устала? – спросила я, смотря снизу вверх на вздымающуюся под купальником грудь с заметными бусинками сосков.
- Ой, ага, - переводя дух, ответила Света. Так классно! Никогда не ныряла, у тёти всё нельзя да нельзя. То нельзя, это нельзя…
- Я, конечно, не тётя, и тебе можно… ну почти всё, - сказала я. Ломать себе шею или что-то ещё я тебе, конечно, не разрешу. Поэтому давай мы с тобой договоримся, что ты меня будешь слушаться, когда я буду говорить «нельзя». Хорошо? Это будет редко, но, наверное, будет время от времени. Например, если я вижу, что ты замёрзла – то я говорю, и ты выходишь на берег. Без споров и разговоров. Мне бы не хотелось, чтобы после наших с тобой развлечений ты на неделю или две угодила в больницу с гайморитом.
- С чем? – спросила Света.
- Это такая неприятная болячка, когда вот тут вот воспаляется, - дотронулась я двумя пальцами чуть ниже Светиных глаз, - а потом доктору в больнице надо будет тебе тут проколоть и гной откачивать. Это кошмар, не надо тебе такого.
- Хорошо, -сказала Света. А сейчас будем дальше плавать?
- Сейчас? - Тут мне в голову пришла идея. - Посиди-ка тут, я вернусь скоро.
Я быстро доплыла до берега, вытащила из рюкзака маску с трубкой, протёрла, поглядывая на сидящую на камне Свету, загубник трубки влажной салфеткой, а затем вернулась к девочке.
- Смотри. Перед тем, как одевать маску, ты вот сюда плюёшь, на стёкла, много, а потом споласкиваешь в море. Это нужно, чтобы маска не потела. Сейчас мы попробуем, тебе может быть великовата моя… Хотя нет, будет почти в самый раз, - сказала я, примерив маску к Светиному личику.
Затем затянула на несколько делений резинку, и взяла в руку трубку, которая болталась на маске, сцепленная с ней через пластиковое ушко.
- Так, теперь трубка. Возьми её вот так, за губы, и немного прижми зубами. Дышать можешь?
Света закивала, дыша через трубку.
- Дыши пока так, привыкай. В воде всё точно так же. Да, трубка тебе великовата будет, но мы завтра тебе купим маску и трубку по размеру. Теперь смотри. Вот тут, на этом конце клапан, он закрывается, когда тот конец попадает в воду, и ты не сможешь захлебнуться. Чтобы он открылся, надо резко дунуть. Давай, дунь.
Света дунула, клапан вернулся в своё нормальное положение.
Я надела Свете маску, помогла с трубкой, и мягко спустилась с ней с камня, на котором мы обе сидели, в воду.
- Не бойся, держу. Теперь просто лежи на воде и смотри. И дышать не забывай.
Я, стоя на выступе камня, поддерживала Свету под грудь одной рукой, а второй рукой коснулась манившей меня всё утро и весь день писи. Ооох, лапушка моя, какая же ты нежная, боже! Света, совершенно не ощущая откровенно ласкающую её руку, вертела головой во все стороны, осматривая открывшийся ей подводный мир.
- Дышишь хорошо, не страшно? – спросила я.

Света закивала, мол, хорошо, но я и сама видела, что она понемножку освоилась с трубкой. За камнем, ближе к берегу, глубина была такая, что я могла уже встать. Сделав несколько шагов, я оказалась со Светой в таком месте, где мне было по пояс, всё ещё поддерживая девочку руками. Она развела в сторону ножки, пытаясь грести, я убрала с писи руку, и положила её обратно, уже заведя сверху, между ножек от попы, ощущая средним пальцем под тканью купальника щёлку, разделяющую губки. Ой, как же хорошо получилось-то, мамочки… Она не замечает, она вся там, погружена в изучение. И я тоже. Вот они губки, вот лобочек, гладенькое всё такое, и тёпленькое, какое тёпленькое, ох…
Я вела Свету вдоль берега какое-то время, пока у меня не устали руки, затем подняла её, поставила на ноги, вытащила изо рта трубку и подняла на лоб маску.

- Ну, как? Что увидела?
- Ой, всё-всё видела, - затараторила Света. Вон там вот рыбки плавают, стайка, водоросли везде, краб такой большой, с клешнями, когда ты шла, он под камень спрятался, а вон там ракушка лежит…
- Это рапан, наверное. Плоская или такая, витая?
- Плоская, овальная.
- А, это створка мидии, ерунда, тут их много. Так, пойдём-ка на берег греться, хватит пока.

Света, как и обещала, послушно выскочила передо мной на берег, и мы с ней, надев шляпы, улеглись рядышком на горячий, почти обжигающий песок, с которого я отбросила несколько камней. Рукой я ощущала руку Светы, и, повинуясь желанию, взяла её лапку в свою. Света не убрала руку, наоборот, просунула пальчики между моими…
Обсохнув так и нагревшись, мы снова ушли под деревья, в тень. Там Света сняла купальник, я полотенцем вытерла её, стряхнула песок с её ног, со своих, пока Света надевала трусики, и мы сели на спальник. Вокруг, к нашему счастью, не было ни живой души. Ранее сквозь листву я видела на горе над нами двух или трёх человек, но они ушли в противоположную от нас сторону. Стрекотали вездесущие и вечные цикадки, иногда с протяжным криком пролетала чайка, где-то наверху едва слышно под ветром сухо шелестела трава.

- А что там? – спросила Света, показав на стоящее на сваях в воде здание и мыс за ним.
- Заводской корпус. Я пока не знаю, что там точно было, но сегодня вечером обязательно узнаю. Мы потом туда сходим, если там не опасно. Видишь, отсюда даже заметно, что край пирса обвалился. Может, там и пройти нельзя. А там, за ним – это мыс, Киик-Атлама называется. Там море. Ну и можно на другую сторону пройти. Если ты у меня научишься хорошо плавать, мы с тобой в следующий раз станем воооон там, видишь, там, за теми причалами, и оттуда сплаваем подальше, вон до тех вот скал.
- Правда поплывём? Вдвоём? – недоверчиво спросила Света.
- Конечно, вдвоём. Или, может, ты хочешь на бережке посидеть?
- Нет, хочу вдвоем. У нас в классе из девочек никто так не плавает, только если там, на нашем пляже, где все купаются. Да и ребята тоже, я не слышала, чтобы кто-то сюда ходил.
- Ну вот, а ты первая будешь, целое приключение намечается, - улыбнулась я. А вот у вас в классе ребята… Тебе нравится кто-нибудь из них?
- Ну… да, - сказала, засмущавшись, Света. Есть.. два мальчика.
- Ого, даже два? – удивилась я. Расскажешь про них?
- Ну, один такой, худенький, в очках, Дима, у него дома есть кошка, аквариум большой с рыбками, и попугай. Он рассказывал. И он уже сам аквариум чистит, и мама ему иногда новых рыбок покупает, подарки такие на праздники. У нас когда окружающий мир был, урок такой, он большую книжку принес, там фотографии рыбок, рассказывал про них, пятёрку поставили ему, интересно было.
- Хорошо, а второй?
- А второй, он такой непоседа, на физре быстрее всех бегает, и прыгает так красиво, сальто делает, ну, когда вокруг себя. Весной, когда мы ещё учились, один у нас закинул мою тетрадку на шкаф, дурак такой, а Пашка, ну, так мальчика зовут, подпрыгнул высоко, и так её за уголок схватил, и достал мне.
- А кто тебе больше нравится?
- Не знаю, наверное, Дима, с ним интересно, он рассказывать любит. Только он застенчивый какой-то, стеснительный. Но если начнёт, то так увлекается, можно заслушаться.
- А он знает, что нравится тебе?
- Нет, я никому не говорила, ну, кроме подружки одной. А она точно никому не говорила больше, она умеет секреты хранить.
- Хочешь, чтобы он узнал, что он тебе нравится? Вы когда в школу пойдете первого сентября, подари ему что-то, ну, просто подарок небольшой. Только наедине, чтобы никто из вашего класса вас не видел. Думаю, он поймёт. Если хочешь, я помогу тебе выбрать, а ты потом ему подаришь.
- Да, но… вот так вот просто подарить? А что сказать? – с сомнением сказала Света.
- Я тебя научу потом. Сентябрь же не скоро ещё, у нас есть время, - ответила я.

Так, болтая, между делом, я выясняла для себя подробности Светиной жизни, интересы, увлечения. Мы еще какое-то время беседовали, потом, съев по персику, опять полезли купаться. И опять у меня была возможность невзначай, случайно, или просто во время того, как я учила Свету плавать, прикасаться к ней, каждый раз замирая от ласки, которую дарила её совсем ещё детская, нежная кожа. Так, час за часом, день подошёл к концу, стало прохладнее, и мы, собравшись, стали взбираться на холм, чтобы потом пойти в посёлок. Когда мы вышли к пляжу, уже стемнело, на набережной был обычный весёлый гул, обычная вечерняя курортная суматоха.

- Пойдём, поужинаем тут, в нашей столовке? – предложила я. Супчику горяченького сейчас не помешает, да?
Света согласилась. Мы поели, затем я принесла нам коктейли, и мы, сидя рядом, начали составлять план на завтра.
- Смотри, я в отпуске тут, я каждый день до вечера свободна, поэтому мы с тобой можем гулять когда ты сможешь, или когда захочешь. У тебя завтра как, есть какие-то домашние дела, что тебе может тётя сказать, или, может, ты поедешь куда-нибудь с ней?
- Не знаю, - сказала Света. Домой приду, тогда вот скажет, наверное.
- Тогда смотри. Вот тебе мой номер, - я взяла Светин простенький телефон, вбила свой номер в адресную книгу, - ты мне напиши, во сколько ты будешь свободна, или позвони. Только когда будешь звонить, лучше, чтобы тебя никто не слышал, хорошо? Встретимся там же, на рынке. Если сможешь, вечером сегодня напиши мне, так будет лучше.
Мы допили коктейли, затем я проводила по уже тёмным улицам Свету до дома, поцеловав её, как и вчера, на прощание. Даже один этот поцелуй, это ощущение нежности её щечки, стоило целого дня рядом с ней.

Дома я, по обыкновению, сбросила надоевшую за день одежду, разобрала рюкзак, вытряхнула от песка спальник, и повесила его сушиться рядом с выполосканными нашими купальниками. Светин я предусмотрительно забрала у неё на пляже. Приняв душ, я налила себе бокал вина, включила кондиционер, и уселась за ноут-бук, читать про завод, куда мы со Светой собирались, смотреть новости, погоду, а также скачивать подборку детских книжек, которые намеревалась залить на свой ридер. Когда уже заканчивала, пришла СМСка от Светы. «Я смогу только в час дня». «Буду ждать на рынке, целую, спокойной ночи», ответила я, и откинувшись на подушку, задумалась, что буду делать завтра до часу.

Феодосия… Да, поеду, как раз хватит, чтобы в магазины, погулять, если пораньше выехать… Но на сегодня всё, баиньки.
Укрывшись одеялом, я закрыла глаза, и передо мной само собой возникло Светино личико с смотрящими на меня Сонюшкиными глазками. Машина времени? Да, хочу туда, хочу снова ощутить то, что… Те дни, те поцелуи… То, что пришло в мою жизнь, изменив её так рано и так сладко… Значит, Сонюшка и её папа, и её рассказ об этом, да… Моё воображение, подобно омуту памяти в кабинете Дамблдора, перенесло меня туда, в игровой зал нашего садика, и вот мы с Соней сидим, притворяясь, что читаем, и она мне полушёпотом рассказывает, что случилось с ней в те выходные…

- Вот, да, утром папа про нас с тобой узнал. Я его таким никогда не видела, таким, таким счастливым. Мы собрались, он мне помог расчесаться, и мы поехали в аквариум, ну, я говорила же, мы давно уже хотели, и папа уже и билеты купил. В аквариуме было классно, мы там много ходили, я этих кормила, плоские такие, с хвостами…
- Скатов, - шёпотом подсказала я.
- Да, потом мы ещё ходили, я устала, и мы сидели там в кафе, и ели мороженое. А потом поехали домой. Дома мы с папой приготовили покушать, папа ещё такой торт вкусный купил, большой, а потом он сказал, что сегодня мы будем вместе купаться с ним. Мы пошли в ванную, там он меня раздел, как маленькую, я стояла, совсем ничего не делала, только руки подымала и ножки. Ну, это когда он уже колготки и трусики снимал. Потом он тоже разделся. У него там пися, как у мальчиков, как я рассказывала, помнишь? Только вся в волосиках вокруг, они курчавые такие, мне так смешно было.
- Курчавые? – переспросила я.
- Ну да, такие, тёмные, и такими завитушками, мягкие такие, я трогала и смеялась. А потом когда вода набралась, папа сел, а меня к себе посадил, на ноги, я попой сидела у него на писе, и щекотно было от его кудряшек. А он меня гладил в воде, животик, писю тоже, ножки. У него руки большие-большие, но он так аккуратно ими трогал, гладил, и спрашивал про нас, как мы друг дружку целуем и гладим.
- И ты рассказывала?
- Папа сказал, что он хочет нам помочь, чтобы нам с тобой приятней было, и для этого он всё должен знать, что мы делаем. Вот, а потом он, как обычно, меня намылил всю, и себя тоже, потом мы воду спустили, и под лейкой брызгались. А потом папа меня полотенчиком накрыл, сам быстро вытерся, меня вытер, завернул мне волосы в полотенце, и на ручки взял, и отнёс в спальню, ну, где мы спали. А там он меня укутал в другое большое полотенце, и сушил мне волосы феном. Мне так мама часто делает, он так же делал, расчёсывает и сушит.
- Ага, мы тоже так с мамой, а папа редко, только, если мама уехала куда-то, - сказала я.
- Вот, а когда уже высушили, он спросил, холодно мне или нет. Но у нас тепло было в комнате, я сказала, что не холодно, и вот он меня положил на кровати на животик…
- А твой папа был как, тоже голый? – спросила я.
- Нет, в трусиках он был, а где пися – там большой такой бугорок у него был, - ответила Соня. Вот, положил на животик, а сам стал мне спинку гладить, и попу, и ножки, там, ниже попы, а потом целовать…
- Ножки?

- Да, и ножки, и попу, попу больше, всякие слова говорил, ласковые, долго целовал. А потом перевернул меня на спинку, я сказала, что устала так лежать, на животе, рядом лёг, и спросил, если я хочу, то он мне поцелует и писю. А мне уже хотелось, чтобы писю. Мне всегда хочется теперь, как ты меня гладишь везде, потом хочется, чтобы и писю гладила тоже. Вот, и он сначала гладил мне животик и писю, мы же рядом лежим, он меня целовал, щечки, в губы, шею, вот тут, около ушек, приятно так, немного щекотно и приятно. А потом он меня чуть выше положил, головой на подушку, ножки раздвинул мои, между ними там лёг, как ты тогда, и…
Я знала, что будет после «и». В животе у меня сделалось тепло от рассказа Сони, я ощутила, как меня ласкали Сонины губы и горячий мокрый язычок, представила, что меня так целует папа…

- … И потом папа долго целовал писю, сначала нежно-нежно, потом быстро, и так, как будто он её скушать хотел, потом опять нежно, и когда целовал, рукой ещё попу гладил, там, ниже писи, - продолжала Соня. И мне стало понемногу так жарко, в животе тёплышко, пися как будто распухла, так казалось, а потом, потом… Началось такое сладкое-сладкое, я полетела куда-то, ну, как тогда, когда ты меня целовала… А потом я уже под одеялом очнулась, я на папе лежала, животом на его животе, и мы накрытые с ним были. А на попе у меня, ну, вот между половинок, что-то горячее лежало, и большое.
- Папина пися, наверное, - догадалась я.
- А папа мне гладил попу, а потом вдруг так задышал глубоко, и мне туда полилось, полилось, на писю тоже, горячее такое…
- Ой, Сонька, это же… ну, как ты рассказывала, когда в фильме папа на лялю брызгал, это тоже самое у твоего папы было.
- Да, я тоже так подумала. Я с закрытыми глазами лежала, папа, наверное, думал, что я заснула. Он меня осторожно с себя положил на кровать, на спинку, и потом долго меня там вытирал, попу, писю, и себя тоже. Вот, а потом я сделала вид, что проснулась, и мы с ним стали мультики смотреть…
Вспоминая Сонин рассказ, я уже давно поглаживала себя там, внизу живота, касалась пальцами бутончика, ласкала губки. Но день, наполненный впечатлениями, оказался сильнее желания, образы из прошлого смешались в калейдоскопе с картинками из настоящего, и я заснула, прикрыв ладошкой писю, так и не успев себя доласкать…